— Нет, скорее заинтригована, — ответила Айрин, опираясь о балюстраду.
Глаза Габриэль сверкнули озорством.
— Тогда я скажу тебе еще кое-что. Этот знаменитый Луи Тиффани, узнав про мои романтические свидания в Булонском лесу, так рассвирепел, что сбежал в Америку, не попрощавшись со мной. А когда в следующий раз он оказался в Париже, то его первый звонок был в мою дверь. Сначала я его не впустила, и только на третий раз приняла его. Тогда он подарил мне бриллиантовое колье стоимостью в целое состояние. — И, откинув назад голову, она заливисто захохотала.
— Можно спросить, а ты любила его? — поинтересовалась Айрин.
— Да, не скрою, он мне нравился. Я любила его за щедрость. Вцдишь ли, моя дорогая, мужчины, имеющие дело с женщинами полусвета, прекрасно понимают, что от них ждут щедрости. — Габриэль взглянула на часы, висящие на поясе. — Сейчас должен прийти мой финансовый консультант. Ты можешь несколько минут подождать? Займись чем-нибудь, пока я не закончу с ним дела.
— Я прогуляюсь по саду.
— Возьми зонтик. Надо защищать лицо от солнца. Главная задача женщины — сохранять красоту. Запомни это.
Гуляя по саду среди цветущих клумб и плещущихся фонтанов, Айрин думала об отце. Только теперь она окончательно поняла, что отец всю жизнь не любил ее из-за удивительного сходства с Габриэль. По-видимому, он считал, что дочь унаследует не только внешние черты, но и порочную сущность Габриэль, и старался уберечь дочь от неправедной стези. Бедный отец! Он искусственно воздвиг преграды, которых не должно быть между отцом и дочерью, и не смог их преодолеть.
Какой важной оказалась эта поездка в Париж для Айрин! Только здесь она поняла, почему отец был так строг к ней, почему так боялся за нее. Теперь Айрин обрела бабушку, которая приняла ее как родную. Она устроилась работать у самого Фаберже. Айрин чувствовала, что произошло еще что-то значительное. Да, встреча с Грегори.
Айрин заволновалась. Нет, он ничего для нее не значит. Он важен для Софии. Стараясь выбросить из головы эту мысль, она вернулась в дом, в царивший в нем прохладный полумрак.
Айрин прекрасно чувствовала себя в доме Габриэль, которая раньше полудня не покидала своей спальни. По утрам девушка шла в отель и забирала почту с указаниями от Грегори, которые он оставлял для нее вплоть до отъезда из Парижа. Он не догадывался, что она уже переехала в другое место. Айрин старалась избежать встреч с ним до Лондона. Выполнив его поручения, она писала отчеты на бланках отеля и оставляла их на его имя. Каждый раз, запечатывая для него письмо, она слегка усмехалась про себя.
Иначе обстояло с письмами, которые Айрин писала Софии. Особенно трудно далось ей первое письмо, в котором она сообщала, что будет работать с Грегори по заданию Фаберже. София не догадывалась, что падчерица узнала о ее романе с Грегори Барнеттом в Ницце, поэтому девушка упоминала его имя нейтрально. София тепло поздравила Айрин с назначением. В ее письме не было и намека на чувства, которые она, вероятно, испытывала, узнав эту новость.
Не теряя зря времени, Айрин сразу принялась за эскиз будущей броши из изумрудов, которые ей подарила Габриэль. Рисунок, выполненный во всех деталях, она решила показать Артуру Лукасу, договорившись о встрече. У него дома была собственная небольшая мастерская, и он пообещал сделать брошь в минимальные сроки.
— Дайте мне две недели, мисс Айрин, — попросил он.
— Я как раз в это время собираюсь вернуться домой, в Лондон.
— Не беспокойтесь, к этому времени брошь будет готова, — заверил ее Артур.
В этот же день Габриэль потащила ее по магазинам, не обращая внимания на ее бурный протест.
— У меня и так достаточно разных вещей, — возражала Айрин.
— Ерунда! — ответила бабушка. — У женщины не может быть слишком много платьев и шляп. Так думают только мужья. Они пытаются убедить женщин, что тряпки — это пустяки и не стоит тратить на них деньги. Я больше не желаю видеть тебя в траурном платье. При мне больше не надевай ничего черного. Носи все яркое, красное или светлое. Этим ты только подчеркнешь светлую память об ушедших от нас близких людях. Я лично всегда так поступаю. Если уж носишь черное, то это должен быть верх элегантности. На черном особенно красиво смотрятся золото и бриллианты. Однажды я надела на скачки в Лонгшане черное платье, а над головой держала светло-желтый зонтик. Знаешь, какой был фурор? С тex пор сочетание черного и желтого вошло в моду.
Габриэль всегда с юмором рассказывала о своих приключениях. Она знала кучу историй из мира полусвета, порожденного декадансом в период падения Французской империи, на обломках которой расцвел этот мир, где царили блеск, роскошь и чувственность, привлекавшие в Париж со всех концов света самых богатых и самых знатных мужчин. Габриэль с гордостью подчеркивала свою принадлежность к этому сомнительному кругу. Скандалы и интриги, роскошь, чувственность, алчность ну и, конечно, радость жизни — вот та атмосфера, которой была пронизана ее жизнь. Одного из своих любовников, французского аристократа, она настолько измотала своей неукротимой страстью, оказавшейся опасной для его здоровья, что его жена попросила прекратить эти встречи. Габриэль на этом не остановилась. Видя, как он задыхается и краснеет на любовном ложе, она — по согласию с его женой — нашла ему менее пылкую девицу, чтобы пощадить его слабое сердце. Однажды ей пришла в голову безумная идея: одному страстно домогавшемуся ее поклоннику она сказала, что он может заниматься с ней любовью лишь до того момента, пока не прогорит двенадцатитысячная пачка банкнот. Он согласился, явившись к Габриэль с указанной суммой, и, не задумываясь, бросил в камин толстенную пачку денег. Габриэль также рассказала внучке об одной из своих соперниц, которая, опоздав на прием с участием принца Уэльского, сорвала с себя одежду: так она извинилась перед публикой, снискав этим не только прощение, но и всеобщее одобрение. Другая куртизанка, очень гордившаяся своей фигурой, находясь в России, во время банкета в честь казачьих офицеров преподнесла себя на блюде совершенно обнаженной. Однако эта история имела менее счастливый конец: царь выслал ее из страны.
Габриэль ни в грош не ставила современных куртизанок, считая, что раньше все было по-другому: другие масштабы, другие личности. Увы, Габриэль старела. Она даже не осознавала, что ее время безвозвратно ушло. Только двух куртизанок она считала равными себе: дочь испанского цыгана, известную под именем Красавица Отеро, и не менее экзотическую Диану де Шандель. Хотя она и ненавидела их за молодость и красоту, но все же приглашала в свой дом, когда те приезжали в Париж. Такие дамы могли украсить любое общество, но пригласить их вместе было немыслимо: они враждовали не на жизнь, а на смерть.
