— Хьюго! Вы… Вы!
Он рассмеялся:
— Да, кузина Антея?
— Где вы учились? — строго осведомилась Антея.
— Это было так давно… С тех пор со мной столько всего произошло, что…
— Опять увертки! — сказала Антея, заводя глаза в небо.
— Ну, это было… это было учебное заведение неподалеку от Лондона, — закончил Хьюго с глупым видом.
— Итон?
— Нет, барышня! — воскликнул Хьюго в ужасе. — Что мне делать в подобном месте?
— Я бы предположила: мучить до смерти своих преподавателей! Но теперь, хорошенько подумав, я решила, что вы действительно не учились в Итоне, иначе вы встречались бы там с Винсентом. Так, значит, Харроу?
Хьюго внимательно посмотрел на Антею, а потом, широко улыбнувшись, кивнул.
— А почему вы об этом никому не рассказывали?…
— Ведь меня никто и не спрашивал, — ответил майор. — Если уж на то пошло, Винсент тоже не рассказывал мне, что учился в Итоне.
— Не рассказывал, но и не старался вас убедить, что получил образование в бесплатной школе для бедняков!
— Ну, разве я когда-нибудь…
— Хьюго, вы намеренно стараетесь говорить, как ваш грум! В Харроу вам бы этого не позволили.
— Нет, но я был довольно небрежен в своей речи до того, как приехал сюда, да и на каникулах йоркширский диалект был все время у меня на слуху, поэтому мне так и не удалось от него окончательно избавиться. Мой дед — конечно, не этот…
— Я знаю! — перебила она его. — «Мой дедуля»!
Глаза его благодарно сверкнули.
— Ага, дедуля! Ну, он всю свою жизнь говорил с йоркширским акцептом, а меня за это шлепали — воспитывали. Но время от времени я использовал выражения коренных йоркширцев, конечно, к месту. И в полку, как вы поняли, в шутку.
— Да, поняла. Ричмонд иногда говорит как жители Сассекса, и это у него прекрасно получается. И Оливер тоже. Только дедушке это не нравилось, и он их за это бранил. Он считает, что это может войти в привычку, и должна признаться, в очень дурную! Но вы, Хьюго, говорили на йоркширском диалекте, чтобы нас разыграть.
— Ну, не совсем. У меня не было намерения разыгрывать кого бы то ни было, когда я приехал сюда, но когда я понял, что вы — все как один — ожидали, что я буду есть с ножа… Э-э-э, барышня, я не мог устоять от такого соблазна.
— И как только такое вам могло прийти в голову! — удивилась Антея. — Думаю, вы просто не можете удержаться от какой-либо выходки.
— Да, я был бы рад, но дело обстоит хуже, — сказал он пессимистично. — Дедуля обычно говорил, что я закончу свою жизнь на виселице, и все из-за своих выходок. Заметьте, я не думал, что попаду в затруднительное положение из-за этого, потому что я еще не пробыл в вашем доме и часа, а уже стал подумывать о том, как бы поскорее отсюда убраться. Я так же хотел оставаться тут, как лететь на Лупу.
— И что вы собираетесь делать? — поинтересовалась Антея.
— Обзаведусь собственным домом, — весело сказал Хьюго.
— Значит, вы решили тут остаться?
— Если получу, что хочу.
— Довер-Хаус?
— Нет, это дело десятое. Я скажу вам об этом на днях, но пока еще не очень уверен, что могу это получить, поэтому мне лучше держать все при себе.
— Я никому не скажу! — воскликнула Антея.
— Вы как раз можете сказать, что у меня нет на это никакой надежды, — объяснил Хьюго. Когда он увидел, как Антея недоуменно нахмурила лоб, в его глазах мелькнули смешинки. — И в одну минуту со мной будет покончено, — добавил он, качая головой. — Ни за что не скажу!
Если майор и не преуспел в полном примирении миссис Дэрракотт с поездкой Ричмонда, все-таки он исхитрился с помощью большого такта и терпения убедить ее, что любые протесты лишь дадут Ричмонду ясно почувствовать, что он до сих пор держится за ее юбку. Поняв по ее внезапно ставшему задумчивым выражению лица, что попал в цель, Хьюго осторожно расширил эту тему. Увы, скоро стало ясно: любое предложение о том, что она должна поддержать стремление сына встать на путь военной карьеры, неизменно встречалось в штыки. В приступе разговорчивости миссис Дэрракотт объяснила, почему и думать нельзя об этом: здесь имело значение все, начиная от хрупкого здоровья Ричмонда и кончая сокрушительным аргументом, что лорд Дэрракотт не желает об этом ничего слышать. Не будучи любителем (как он однажды самолично высказался) махать кулаками после драки, Хьюго оставил этот вопрос, посвятив всю свою энергию задаче развеять ее опасения, что Винсент полон мрачной решимости развратить нравы юного кузена. Здесь уже не требовалось особой изобретательности. И Хьюго красноречивее всяких слов так ловко разрешил ситуацию, что позднее миссис Дэрракотт призналась своей дочери, что майор, как никто другой, сумел ее утешить.
Таким образом, Ричмонду было позволено отправиться в «Семь дубов» без особых проявлений материнских чувств. Правда, несколько материнских указаний Ричмонд все же получил. Во-первых, прежде чем улечься между простынями, которые наверняка окажутся влажными, удостовериться, чтобы его постель в «Короне» была надлежащим образом проветрена. Во-вторых, теплее закутываться на матче (потому что, какой бы теплой ему ни казалась погода, ничего нет легче, чем схватить простуду на открытом воздухе). В-третьих, ложиться спать вовремя, а также помнить, что крабовое масло и жареная свинина губительны для его пищеварения.
Беспечно пообещав держать все эти мудрые наставления в уме, Ричмонд поцеловал на прощанье свою взволнованную родительницу, забрался в фаэтон и, не теряя времени, тут же выбросил их из головы. Однако, когда два дня спустя он вернулся, не став ничуть хуже после своего рискованного приключения, миссис Дэрракотт осталась в неведении о его вероломстве и даже смогла (хотя после больших колебаний) поверить Винсенту, что тот окружил заботой нежное сокровище, вверенное его вниманию.
Тем временем отсутствие двоих любимчиков предоставило лорду Дэрракотту общество единственного представителя мужской половины человечества (поскольку Клод не шел в счет) — своего наследника. Данное обстоятельство заставило его не только брать Хьюго на прогулки по своим владениям, но и возложить на себя неприятную задачу посвятить его во множество финансовых деталей, которыми милорд предпочел бы ни с кем не делиться. Скача ленивым галопом, Хьюго слушал и делал кое-какие замечания. Его светлость пришел бы в ярость, если бы Хьюго потребовал объяснений, которые он имел право потребовать. Но Хьюго не стал задавать никаких вопросов, которые можно было бы истолковать как критические, тем не менее милорд ни в коей мере не почувствовал никакой благодарности за такую выдержку, а позднее с горьким презрением поставил в известность леди Аурелию, что понятия не имеет, за какую такую провинность Бог наградил его простаком с медузой вместо мозгов. Та в свою очередь могла бы выдвинуть целый перечень провинностей, но осталась верна своей традиции — выслушала его светлость в молчании, красноречиво свидетельствовавшем о ее прекрасном воспитании, и лишь в конце тирады заметила, что, со своей стороны, она считает, что майору Дэрракотту сообразительности не занимать, несмотря на скудные школьные знания.
