Сирен дорого дала бы за то, чтобы избежать интимности этой полуденной трапезы. Однако съежиться в постели, дожидаясь, пока он уйдет, показалось ей малодушным, и она поплелась завтракать, завернувшись в его длинный бархатный халат; ее волосы беспорядочно разметались и рассыпались по спине. Нелегко было встречаться с ним взглядом и делать вид, что ночные события оставили ее равнодушной. Это было чуть ли не хуже, чем если бы он взял ее силой.
Она-то собиралась сопротивляться ему, не позволять дотрагиваться до себя. Куда же подевалась ее решимость? Неужели она столь доверчива, неужели ее так легко смягчить или запугать, что стоило ему только произнести, будто он не хотел причинить ей вреда, и она ему поверила? Или дело в том, что она слишком неравнодушна к нему, к его прикосновению, чтобы сопротивляться?
Рене лениво вертел в руках чашку с шоколадом, исподтишка наблюдая за женщиной, сидевшей рядом. Какой очаровательный румянец вспыхивал у нее на скулах и разливался по лицу — это был не только отсвет от алого бархата его халата. Она была совершенно восхитительна в своей естественности, когда сидела, закутавшись в одежду, которая была ей велика, с подвернутыми рукавами, открывавшими запястья с синими прожилками вен, с прекрасными вьющимися прядями волос, прилипшими к густому ворсу ткани. Ему хотелось дотянуться до нее, усадить ее к себе на колени, раздвинуть полы халата и исследовать теплые выпуклости и углубления под ними. Он подавил этот порыв. У него было ощущение, что, если бы он придвинулся к ней хотя бы на миллиметр, она могла бы вскочить и наброситься на него.
Его взгляд снова задержался на халате. Внезапно он сказал:
— Тебе потребуется новая одежда. Днем я пришлю к тебе портниху.
— Ты ничего подобного не сделаешь! — Ее взгляд был вызывающим. Вот то, что она может отвергнуть, чтобы смыть свою ночную слабость.
— Нужно будет посещать приемы в губернаторском доме.
— В качестве твоей любовницы? Нет уж, благодарю.
— Ты вовсе не будешь единственной женщиной, которая не является женой. Там много…
— Офицерских подружек. Я не собираюсь входить в их число.
Он вздернул бровь.
— Если ты предпочитаешь сидеть здесь затворницей, словно какая-нибудь наложница в серале, выбор, разумеется, за тобой. Однако наступает сезон развлечений перед Великим постом. Будет несколько костюмированных балов.
— Парижская причуда, введенная мадам Водрей. Какой нам здесь прок от таких представлений? Это глупо.
— А какой вообще прок от музыки и танцев, кроме того, что они смягчают наши невзгоды. Ты должна признать, что маскарады — великолепная забава.
— Не знаю, — честно призналась она, — я никогда на них не бывала.
— Положение, которое легко исправить. Ты пойдешь вместе со мной. Я велю портнихе сшить тебе костюм.
Она посмотрела на него с вызовом.
— Я думаю, не стоит. Я не приму эту твою портниху, поэтому ты можешь не беспокоиться и не присылать ее.
— Ясно. Тогда мне, может быть, лучше самому обратиться к портному?
— Что?
— Если ты не хочешь шить одежду себе, тогда придется шить ее мне, раз ты собираешься пользоваться моим гардеробом.
Сирен опустила глаза на его халат, который он изучал с таким задумчивым видом.
— Ты же сам дал мне носить его! Но, разумеется, я схожу за своей одеждой. — Хотя Бретоны уехали, лодка все равно покачивалась на канатах на своем месте — убежище в случае необходимости; мысль об этом успокаивала.
— Сходишь в том, во что ты сейчас одета? Я уверен, что подружки офицеров будут приятно удивлены, не говоря уж о самих офицерах.
— Конечно, не в этом! В моей собственной одежде, которая была на мне вчера ночью.
Он удивленно приподнял брови.
— Она тебе нужна? Но она была такая рваная и грязная. Я сказал Марте, что она может от нее избавиться.
— Ты — что? — Восклицание вырвалось невольно. Она не усомнилась в его словах ни на секунду.
У него в глазах появилось извиняющееся выражение, настолько фальшивое, что ее передернуло.
— Откуда же мне было знать, что она тебе так дорога?
— Ты это сделал нарочно, — бросила она ему, прищурившись.
— Как ты можешь так говорить?
— Запросто, хотя это неважно. За моими вещами может сходить Марта.
Он с сожалением покачал головой.
— Боюсь, я не могу этого позволить.
— Скорее, не хочешь.
— Точно, — сказал он, открыто глядя на нее с улыбкой.
Сирен оставила свои оскорбления, поскольку оказалось, что они производили на него мало впечатления и уменьшали шансы изменить ее положение. Шли секунды, она пристально смотрела на него и наконец произнесла:
— Зачем ты хочешь унизить меня?
Темная волна краски залила его бронзовую кожу. Он коротко ответил:
— У меня нет такого намерения. Разве так дурно желать видеть тебя в одежде, которая лучше всего подходит к твоему лицу и фигуре, желать, чтобы ты была рядом, видеть, как ты наслаждаешься развлечениями?
— Я в них не нуждаюсь.
— А я — да.
— Я не пойду.
— А я полагаю, что пойдешь.
Поскольку ни один из них не мог или не хотел уступить, спор неминуемо должен был разрешиться в пользу того, кто обладал властью.
Рене поднялся из-за стола.
— Я не стану присылать портниху, — холодно произнес он, — я приведу ее сам. Ты позволишь снять необходимые мерки, или я и этим займусь сам.
— Ты увидишь, что это не так просто, — процедила она сквозь зубы.
— Может быть, но наверняка очень приятно.
В его словах промелькнул возвращающийся юмор — свидетельство его самоуверенности, что вывело ее из себя.
— Если даже тебе это удастся, я никогда не буду носить эти платья.
— Ты будешь их носить, или я стану не только твоей портнихой, но и горничной.
— Ты можешь заставить меня остаться здесь, даже заставить носить то, что хочется тебе, но меня никогда не удастся выставить напоказ как твою содержанку!
Бросать ему вызов в открытую было неблагоразумно. Она знала это, но не могла остановиться. Когда-нибудь это должно было случиться, но не сейчас, не так скоро.
Он наклонился к ней, опираясь руками о стол. Его голос был резок, и все же в нем чувствовалась горечь:
— Ты действительно моя содержанка. Пока я не сочту нужным отпустить тебя, ты будешь удостаивать своим присутствием мой стол, согревать мою постель и быть таким же украшением моей персоны в обществе, как мой кружевной платок или бутоньерка в петлице. Выбора нет. И не будет. Чем быстрее ты смиришься с этим, тем лучше для тебя.
Он отстранился от нее и направился к двери. Она остановила его, холодно и твердо задав вопрос:
— Почему я должна оставаться и наслаждаться тем роскошным положением, которое ты мне отводишь? Ты отослал Бретонов, устроил так, что они очищены от всяких обвинений. К какой же угрозе ты прибегнешь теперь?
