Только один из них не походил на прочих — но и он играл с ними ребяческий пасторальный фарс, и на его строгой, смуглой голове красовались лесные цветы, цветы, которые теперь ей стали так постылы. В минуту появления ее на лужайке он принимал шляпу свою из рук прекрасной мачехи, увенчавшей ее цветами.
А рядом с ним стояла красавица-фрейлина — она знала эту девушку, это был тот самый ребенок, который ей был когда-то так противен, потому что в этих темных локонах вечно пестрели самые яркие ленты и эта хорошенькая головка ни о чем ином не могла думать, как о нарядных платьях, детских балах и кукольных свадьбах. При этом маленькие, старательно ухоженные нежные ручки самым изменническим образом, исподтишка, щипали бедного Пуса и очень ловко, за спиной госпожи фон Гербек, спроваживали в свой карман разные сласти… Теперь девушка эта была статс-дамой и прославленной, остроумной красавицей при дворе, как часто уверяла гувернантка.
… Каким образом маленькая, неутомимая пустомеля со своей пошлой болтовней вдруг оказалась наделенной небесным даром, который Гизела называла разумом?.. Прекрасной, ослепительно прекрасной стала она теперь и, за исключением красавицы-мачехи, была одна под стать высокой, величавой фигуре чужестранца… Случайно ли она стояла рядом с ним? Или оба они нашли, что должны принадлежать один другому?
Молодая девушка, всегда чуждавшаяся строптивости, вдруг сильно рванула поводья, так что лошадь высоко взвилась на дыбы.
И позлащенная солнцем миниатюра в лесу на лужайке, и самое горящее селение, к которому спешила всадница, исчезли из ее мыслей при воспоминании об этих двух фигурах, стоявших рядом.
Она подъезжала уже к опушке леса, и далее дорога шла открытым полем.
Впереди лежали громадные каменоломни, мимо которых предстоял ей путь, если она хотела сократить дорогу. Узкая, довольно опасная для верховых прогулок тропинка вела вдоль пропасти. Мысль об опасности не приходила на ум Гизеле, она была неустрашима и могла положиться на верный шаг и сметливость мисс Сары.
За каменоломнями начинался снова лес, и над ним носились густые облака дыма.
В то время, когда Гизела выезжала в поле, на окраине леса показался другой всадник.
Португалец ехал из Лесного дома, и если его внезапное появление и напоминало шутливое замечание князя, что Оливейра может летать, то теперь эту волшебную быстроту можно было объяснить прекрасным быстроногим скакуном, на котором он ехал и который был предметом удивления и восхищения для всей окрестности.
Мисс Сара испуганно попятилась в сторону при неожиданном появлении его из лесной чащи — девушка же точно окаменела в немом испуге. Не мыслью ли о нем была наполнена вся душа ее… Даже в это самое мгновение со страстной боязнью она следила за каждой чертой его лица и за каждым его движением, чтобы по ним угадать отношение, которое он мог иметь к красавице, стоявшей рядом с ним.
… Чувство отвращения к очаровательной фрейлине при этом исследовании перешло в сильнейшее ожесточение, когда она с унынием увидела, что гнев должен касаться и его, или же она должна была изгнать мысль о нем из своего сердца… И все эти ощущения он мог прочесть на ее лице?..
Чувство уничтожающего стыда охватило все ее существо; щеки ее вспыхнули предательским румянцем — если она не убежит сию же минуту, тайна ее не скроется от этих темных, проницательных глаз.
Никогда спина мисс Сары не подвергалась таким энергическим ударам хлыста, как в эту минуту — она как стрела помчалась по полю.
Она не слышала за собой ни единого звука, и только удары копыт ее лошади раздавались в ее ушах. Но вот открытое поле было уже за ней, и, въезжая снова в лес, она приближалась к каменоломням. За спиной она услышала догоняющего ее всадника.
Конечно, мисс Сара не могла соперничать с конем Оливейры — минуту спустя португалец оказался рядом с молодой девушкой и поспешной рукой схватил поводья ее лошади.
— Ваша боязнь ослепляет вас, графиня! — с сердцем проговорил он.
Она не в состоянии была произнести не слова. Руки ее, без сопротивления отдавшие поводья, медленно опустились на колени. В своем белом платье, с испуганным, побледневшим лицом она похожа была на голубку, которая оцепенев от ужаса, не могла улететь от настигшего ее врага.
Может быть, это самое сравнение пришло на ум и этому человеку — скорбное выражение мелькнуло на его губах.
— Я был слишком резок? — спросил он с большей мягкостью, не выпуская из рук поводья и еще более притягивая их к себе, так что лошади пошли рядом.
Гизела ничего не отвечала.
— Вы мне недавно сказали, что вы меня боитесь, — начал он снова. — Чувство это, которое инстинктивно предостерегает вас относительно меня как вашего противника, я вовсе не желаю, чтобы вы преодолевали; да, я не желаю этого и, часто гладя на ваше невинное лицо, я хочу сказать вам: «Бегите от меня как можно далее!..» Мы представляем с вами два существа, которым с самого рождения как бы предназначено бороться друг с другом всеми силами. Он остановился.
Широко раскрыв глаза, Гизела с ужасом смотрела на него… Уста эти, несмотря на едкую иронию, проглядывавшую в них, со сдержанной скорбью смело произносили слова вечной вражды, а между тем как светились эти строгие глаза, когда они встречались с ее взором!
Она не могла вынести этого взгляда. Он вызывал наружу все, что так сильно она желала покорить в себе. Ей стало понятно, что бороться с ним она не может, что она любит его вечной любовью. Она готова была отдать за него жизнь свою, а он отталкивал ее от себя, а значит, он ничего никогда не должен знать о ее чувстве к нему…
С невыразимой тоской в сердце она вырвала из рук его поводья. Тело ее качнулось в противоположную от него сторону, в то время как глаза боязливо искали пропасть.
Лицо Оливейры покрылось бледностью, — Графиня, вы не поняли меня, — сказал он с дрожью в голосе.
Но тут на лице его мелькнула саркастическая усмешка.
— Разве я так похож на разбойника? — спросил он. — Я способен кого бы то ни было столкнуть туда?
И он указал не каменоломни.
Но она оставалась безмолвной, не зная, что придумать, чтобы объяснить свое движение.
Но он не дал ей на это времени.
— Отправляйтесь далее, — сказал он, поднимая глаза к горизонту.
Облака дыма сгущались все более и более — видимо, пламя достигало больших размеров.
Оливейра снова посмотрел на молодую девушку — лицо его вновь приобрело то строго-решительное выражение, которое производило на нее такое впечатление.
— У меня боязливая натура, графиня, — продолжал он далее, — я не могу видеть, когда лошадь идет по такой узкой тропинке по краю пропасти… Прошу вас, сойдите с лошади.
