А теперь я перечислю самые важные из своих коротеньких – записей.
Во-первых, были уволены две сотни слуг, чтобы сократить расходы на содержание моего двора. Некоторые из этих уволенных были уличены в воровстве. Во-вторых, я снова беременна. В-третьих, у нас прошли настоящие ливни, намного сильнее обычных. Кажется, небеса разверзлись и обрушились на землю дождем. В-четвертых, произошла страшная авария воздушного шара где-то в проливе Ла-Манш между Англией и Францией, в проливе, который мы называем Рукавом. Это произвело на всех гнетущее впечатление. Таковы наиболее значимые события.
2 февраля 1786 года.
Я с содроганием читаю последние полученные от Акселя письма.
«Мой любимый маленький ангел, – пишет он, – в мае я возвращаюсь с Густавом в Стокгольм. Мне предстоит уладить некоторые вопросы семейного характера, которыми я и так пренебрегал слишком долго».
Что еще это может означать, кроме того, что он намерен жениться на Маргаретте фон Роддинге? Сердце у меня готово разорваться от горя.
Он женится на ней, и они станут жить вместе. В конце концов он полюбит ее, а я превращусь лишь в туманное воспоминание. У них будут дети, он превратится в любящего отца и мужа. А я больше никогда не увижу его.
24 апреля 1786 года.
Я прихожу в свою импровизированную деревушку в Маленьком Трианоне и помогаю высаживать растения. Это идет мне на пользу. Живот у меня снова раздулся, и новый ребенок должен появиться на свет уже через три месяца. Но я все еще могу передвигаться по вспаханным полям вместе со своими крестьянами-арендаторами и бросать семена в землю. Воздух напоен ароматом цветущих яблонь, и я вспоминаю, как матушка брала меня на руки, когда я была совсем еще маленькой, и выносила в фруктовый сад, как только зацветали деревья. Под крышами крестьянских домиков свили гнезда ласточки, и оттуда уже доносится чириканье маленьких птенцов.
Повсюду видна новая жизнь, все растет и стремится к небу, солнцу и свету. Но внутри дворца в глаза бросаются упадок и разрушение. Лишь мои апартаменты, которые я распорядилась отремонтировать перед самым рождением Луи-Иосифа, все еще сохраняют блеск и величие. Но если всмотреться пристальнее, то и здесь можно заметить отслаивающуюся краску и голые пятна на стенах в тех местах, где позолоту соскабливали ножом, чтобы продать. Исцарапанные полы и поломанная мебель все еще ожидают ремонта. Ковры покрыты многочисленными пятнами. Повсюду ощущается запах тления, особенно в те дни, когда идет дождь.
В моих апартаментах еще вполне можно жить, как, впрочем, и в больших залах и приемных. Зато сотни остальных комнат в огромном Версальском дворце пребывают в руинах и запустении, стены в них покрыты плесенью, а по мраморным полам шныряют крысы и мыши, которые уже обгрызли парчовые диваны и резные ножки столиков. Через дыры в прохудившейся кровле внутреннее убранство дворца заливают зимние дожди. Каждый год приходится запирать все новые комнаты. Придворные и слуги вынуждены снимать дорогостоящее жилье в городе, чем самым бесстыдным образом пользуются владельцы гостиниц и пансионатов. Давно пора что-то делать с этим запустением, но поскольку денег на ремонт и реставрацию катастрофически не хватает, предпринять что-либо реальное не удается.
21 мая 1786 года.
Нынешней весной по коридорам дворца разносится одно страшное слово – «банкротство». Больше ни у кого не осталось денег, все занимают друг у друга. Слугам уже давно не выплачивается жалованье, поэтому они решили, что могут воровать мебель, произведения искусства и всякие безделушки, даже кружевные оборки с моих платьев. Золоченые кисточки с занавесей и драпировок срезаны уже давным-давно. В моду повсеместно входят стальные пряжки на башмаки и стальные же пуговицы – не только потому, что они «республиканские» и оттого стильные, но еще и потому, что слуги украли все золоченые пряжки и украшенные драгоценными камнями пуговицы. Найти и покарать воров не представляется возможным, их слишком много. Воровство – одна из неприятных реалий нашей жизни, и оно способствует распространению подозрений и недоверия.
Несмотря на все слухи о банкротстве и жалобы на нехватку денег, жизнь при дворе бьет ключом, придворных охватило настоящее помешательство, все выдумывают себе новые причуды, экспериментируют со стилями и цветами. Софи и Лулу потрясли меня, продемонстрировав новые платья с пышными воротниками-жабо в стиле, который они назвали «Генрих IV», в честь циничного короля эпохи Возрождения. Последним писком моды вдруг стало любимое животное Людовика, зебра, подаренная ему королем Сенегала, и ее черно-белые полоски можно отныне встретить везде, начиная со шляпок и заканчивая чулками. Шарло обзавелся полосатым воздушным шаром, который собирает толпы зевак, когда плывет по воздуху над крышами дворца.
В тон возрожденному из небытия цвету «гусиный помет», который при дворе носят буквально все, Андрэ создал прихотливые и вычурные прически, которые назвал «африканская зебра», «дикобраз» и «жирный гусь».
Все это очень занимательно и потрясающе интересно. Нельзя же все время хмуриться и беспокоиться. Кроме того, я просто обязана сохранять хорошее расположение духа ради малыша, которого ношу. В глубине души я надеюсь, что на этот раз у меня родится девочка, светловолосый очаровательный ангел, похожий на Муслин, которая, конечно, своенравна и непослушна, но очень красива. Я жду и надеюсь.
6 марта 1787 года.
Да простит меня Господь, но иногда мне хочется умереть.
Мне по-прежнему присылают анонимные злобные и отвратительные письма. И я не могу не читать их. Какими же злыми и жестокими бывают люди! Когда же они перестанут мучить меня? Ведь я всего лишь пытаюсь помочь Людовику. Пытаюсь изо всех сил, и потому делаю лишь то, что считаю должным.
17 марша 1787 года.
Затея с созывом Ассамблеи нотаблей – Станни язвительно называет ее Ассамблеей ничтожеств, и я согласна с ним – окончилась полной неудачей. Как обычно, меня обвиняют в том, что она распалась из-за меня, хотя правда заключается и том, что во всем виноваты сами делегаты. Инициатором ее издания выступил Генеральный инспектор – контролер Калон, который утверждал, что нотабли,[1] собравшиеся в Париже же со всей Франции, способны ускорить продвижение реформ в государстве. Он ее организовал, и он же попытался влиять на принимаемые ею решения. А когда нотабли взбунтовались и оказались неспособны ни на что, кроме ссор и взаимных оскорблений, Людовик уволил Калона. Так что это была целиком и полностью идея короля, и я не имею к ней никакого отношения, что бы ни говорил по этому поводу Калон.
