Я решила, что мне повезло, потому что мой первый настоящий роман (нет, не вполне настоящий, но надежда умирает последней) разворачивается в середине зимы. Если бы это был настоящий роман, осмелюсь заметить, мы бы уже скончались от воспаления легких, потому что Кристи назначает мне свидания почти исключительно на свежем воздухе. Он даже не подходит к бывшему дому сторожа, где мы могли бы уединиться в тепле. Я не виню его, у меня неблагородные намерения. Таким образом, это единственное достоинство не вполне удовлетворительного состояния дел; мы по необходимости постоянно одеты.
Вчера я ждала его у старого канала, это заброшенное, невыносимо тоскливое место, вернее, оно было таким, пока он не пришел, после этого вся печаль ушла, была просто забыта. Но не холод! Но даже в этом были преимущества: Кристи пришлось завернуть меня в свое теплое пальто, чтобы у меня перестали стучать зубы. Ну и тогда, конечно, ему пришлось поцеловать меня. Ну и так далее.
С тех пор я думаю об этом «и так далее».
Боже, я с ума схожу. Нормально ли это? Кого мне спросить? Некого. В любом случае мои чувства слишком личные. Я сомневаюсь, что могла бы посвятить в них сестру, если бы она у меня была. А вообще-то, мне все равно, нормально это или нет. Во всяком случае, я жива, и этого достаточно.
Но иногда я чувствую себя больной. Я не могу заснуть, думая о нем, не забочусь о еде, забываю вещи, кладу их не на те места, теряю чувство времени, не слышу, когда люди говорят мне, теряю нить рассуждения на середине фразы. Я напоминаю слегка недоразвитого человека, который шатается без дела, не принося пока особенного вреда.
И меня изнутри сжигает огонь. Я знаю, чего хочу; Джеффри дал мне это – во всяком случае, знание страсти, даже опыт. Я не застенчивая девственница. Я – женщина, и, насколько я знаю, у меня примерно столько же мирского опыта, сколько у Кристи.
Нет, не вполне так. Джеффри посвятил и его. Теперь я вспомнила. В борделе, когда они были почти детьми. Я не знаю, что делать с этим знанием, куда его определить, что мне ощущать. Я не уду об этом думать.
Кристи будет моим любовником. Он обязан быть. Мы уже согрешили, оба, просто потому, что так хотели этого. Если бы я умерла сегодня ночью и Бог существовал бы, он послал бы меня во второй круг Дантова ада, и поделом, и там я носилась бы в вихре, вечно кружась и кружась с Паоло и Франческой, оплакивая крушение своей тщетной страсти.
Вот как обстоят дела, но я решила, если уж пропадать, так с музыкой.
12 января
День святого Элреда, настоятеля аббатства Риво. Я теперь все об этом знаю.
Кристи оставил мне подарок в нашем тайнике на перекрестке. Свои стихи он сворачивает в трубку, скрепляет резинкой и не переживает, если их промочит дождь. (Я переживаю: люблю его ужасные стихи всем моим верным сердцем.) Но этот подарок был завернут в кусок котикового меха, так что я открывала его осторожно, с некоторым трепетом. Это был мой портрет. Акварель, сделанная по наброску, который он нарисовал на прошлой неделе, когда мы были в монастырском овраге, среди старых римских развалин. Я взяла с собой немного хлеба и сыра, и после того, как мы поели, он сделал с меня набросок углем в блокноте. Я ничего об этом не подумала, только то, что он сделал его быстро и, может быть, потом слегка доработает.
Ну хорошо. Теперь я знаю, кем бы он стал, если бы не сделался священником. И еще я должна сознаться, что завидую. (Это здесь я признаюсь; ему я пока не собираюсь признаваться.) Всю жизнь хотела сделаться художником. К добру или к худу, но объективно я видела, что талант моего отца, каков бы он ни был, не передался его дочери, и вот, после милосердно быстрого расставания с иллюзиями, я оставила надежду. (Опять Данте.) Но Кристи – кто бы ни были его учителя в Европе, кто бы ни отговорил его сделаться профессиональным художником, должны быть казнены, повешены, застрелены, четвертованы, подвергнуты пыткам – у меня нет больше слов.
Но, возможно, я заблуждаюсь. Может быть. В конце концов, ведь этот портрет – мой. И я не видела больше ни одной его работы. Может быть, это я вдохновила его! Это заставило меня рассмеяться и привело в себя. Наконец-то. О, я прямо как ребенок. Он делает меня такой легкомысленной, такой глупой.
Все равно. Его акварель просто прелестна. Неужели он на самом деле видит меня такой? Я краснею, стоит мне только подумать об этом. Ни один музей это не выставит: слишком скандально, слишком откровенно. Не могу описать выражения, которое он схватил. Мои губы слегка приоткрыты; мои глаза… горят. Ясно, что смотрят на что-то. Портрет в три четверти, и он остановил движение как фотоаппаратом. Размытость контура – о Боже, я могу описать это только как страстность. Не могу перестать смотреть на эту картину. Это не просто я, Энни Верлен, это женщина, в которую, как мне кажется, я превращаюсь. Но я еще ее не знаю. Так как же Кристи узнал ее так хорошо?
Я умру, если не получу его в скором времени.
14 января
Как он посмел назвать меня «близкой угрозой грехопадения»? Это самое возмутительное из того, что мне кто-либо когда-либо говорил, так я ему и заявила. Это и многое другое – я назвала его «клиническим случаем воплощенного ханжества». Ха! Съел, Его Высокопреосвященство преподобный Моррелл.
15 января
Он принес свои извинения. В поэме. Отвратительной, как обычно. Все прощено.
16 января
Я не нахожу нужных слов для него. Он говорит их каждый раз, когда мы встречаемся. «Я люблю тебя, Энни». Но я принимаю дар и не отдаю, несмотря на то что причиняю ему боль. Это наказание за мою трусость. Тяжкое наказание. Для меня лучше причинить боль самой себе, чем Кристи.
Я люблю его.
Вот. Я это написала. Теперь страница влажная, чернила расплылись, потому что, когда я смотрю на эти три слова, я плачу. Почему это так печально? Я не знаю, но мое сердце разбивается. Мне кажется, что кончается моя жизнь… как будто… что-то ломается во мне…
Нет, я сама не знаю, что пишу. Но знаю, что если я сделаю ему такой подарок, то потеряю все. Он выиграет. Я не могу дать ему выиграть.
Я объяснила ему, почему я не могу выйти за него, а он только посмеивается надо мной…
ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ВЫЙТИ ЗА КРИСТИ
1. То, о чем я мечтала пять лет, наконец произошло: я свободна и материально независима. Я могу делать что угодно, ехать куда угодно, быть, кем только пожелаю. Я богата! Зачем мне оставаться в Уикерли и быть женой священника?
2. Из меня выйдет ужасная жена священника. Я необщительна; я не могу посещать больных и одевать нагих. Физические действия, связанные с благотворительностью, меня доконают. Представьте меня принимающей епископа!
