Колин встретил ее на середине лестницы.
– Зачем таскать такие тяжести?
– Спасибо за помощь.
Она вручила ему поднос и пошла за ним следом в гостиную, где налила в котелок воды из кувшина. Колин подвесил его на крюк в камине и насыпал заварки в чайник. Снова оглушительно грянул гром.
– Чуть не умерла от страха! – воскликнула Анджелина, прижав руки к груди.
Колин засмеялся. Через несколько минут вода в котелке забулькала, и он снял его с огня, залил кипятком заварку в чайнике и снова подвесил котелок над огнем.
– Осталось дождаться, пока чай настоится. Чашка горячего чая всегда очень кстати в промозглую погоду. – Он встряхнул покрывало и укутал ее. – Согрелась?
– Да, спасибо. – От такого простого жеста ей вдруг захотелось, чтобы рядом всегда был кто-то любящий и заботливый. Кто мог бы вместе с ней посмеяться, обнять и успокоить в ненастье. Чтобы было на кого опереться, от кого зависеть, чтобы его не пугали допущенные ею ошибки. Но если вдруг не случится чего-то чрезвычайного, выбор у нее невелик.
Дождь за окном припустил еще сильнее.
Колин поднял голову и осмотрел расписной потолок.
– А он все еще держится.
– Дом очень крепкий, – согласилась Анджелина.
Это действительно был отличный дом для семьи. Конечно, гораздо меньше, чем Уортингтон или Дирфилд, но для молодой четы в самый раз. Она не удивится, если Фарадеи вернутся.
Как было бы здорово жить здесь вместе Колином! Но то была глупая мысль, которую нельзя принимать в расчет, потому что потом придется переживать, когда он скажет, что они не подходят друг другу.
Именно так и будет. Никакой человек в здравом рассудке не захочет иметь жену с репутацией распутницы, пусть даже она ни в чем и не виновата.
– Если дождь не прекратится, мы не сможем выехать, – сказал Колин.
– О нет, – заволновалась Анджелина. – Мы должны вернуться до ночи.
– У нас нет выбора, но и волноваться не из-за чего. Он не будет лить всю жизнь. Как только по дорогам можно будет проехать, мы тронемся.
– Наши будут волноваться.
– Мы ведь не виноваты в том, что дождь идет. В Дирфилде точно так же плохо, как и здесь.
– Ты прав, – согласилась она. – Думаю, через час или два можно будет отправляться.
Колин вздохнул:
– Не уверен, что через час или два.
– Может, тогда отправимся прямо сейчас, пока не стемнело?
– В такой ливень дороги размыло, грязи по колено и очень опасно. На тот случай если ты не заметила, град так и идет и все вокруг залито водой.
Анджелина через ситечко разлила чай по чашкам.
– Иди сюда, чай готов.
Он подошел, наклонился и чмокнул ее в щеку.
– Спасибо.
Надо же, он, кажется, слегка влюблен! Но это он наверняка забылся. Она напомнила себе не считать его жест проявлением нежности.
Колин сел вплотную к ней и стал пить из чашки.
– Здорово!
Кого она пытается обмануть? Себя? Она незаметно отодвинулась к витому подлокотнику дивана.
– Да, чай – это здорово! Хорошо, что тут нашлась посуда. Было бы ужасно, не окажись у нас ни еды, ни питья. – Она лопочет, как чокнутая миссис Куимби.
Он весело разглядывал ее поверх чашки.
– В чем дело?
– Ни в чем.
– Жаль, тут нет карт или каких-нибудь игр, – заметила Анджелина.
– Тут ничего такого нет, даже искать не будем. – Он поставил свою чашку на поднос. – Кто-то утащил их вместе с миниатюрой моей матери.
– Мне так жаль! Я надеялась, что мы ее все-таки отыщем.
Он забрал у нее чашку и погладил по щеке.
– Какая нежная! – Его голос звучал низко и был полон обещания.
– Ты готов променять жизнь в Лондоне на Сомеролл? – спросила она едва слышно.
Колин вспомнил, как накануне отъезда из Лондона он проснулся с кошмарной головной болью, с пустыми бутылками на ночном столике и с актрисой, имя которой напрочь стерлось из памяти.
– Время придет, и я это сделаю.
Это означает, что нужное время еще не пришло. Он старательно избегал говорить на тему их помолвки. С другой стороны, они ведь установили себе срок в три недели, чтобы лучше узнать друг друга. Однако это все равно беспокоило ее. Когда три недели закончатся, разговор будет очень неловким, но она возьмет инициативу на себя и заверит, что не ждет от него жертвы. А пока просто воспользуется возможностью побыть с ним наедине, чтобы больше узнать о нем.
– Расскажи мне о себе что-то такое, чего я не знаю, – попросила Анджелина.
– Я люблю принимать горячие ванны, принял и лежу до тех пор, пока вода не остынет совсем, а подушечки пальцев не сморщатся, как у прачки, – поведал он. – А что нравится тебе?
– Я люблю запахи, – призналась она. – Они будто гипнотизируют меня. Иногда замираю на месте, чтобы вдохнуть, например, восковой запах свечей.
Колин смотрел на нее не мигая.
– А какие еще запахи ты любишь?
– Розового мыла, теплых бисквитов. – Она помолчала. – Люблю запах чистого, только что отглаженного полотна: так пахнет солнечный свет, поэтому иногда беру его в руки и дышу теплом и солнцем. А тебе какие запахи нравятся?
Он уткнулся носом в ее шею.
– Мне нравится, как пахнет твоя кожа, нравится ощущать нежность твоих шелковистых щек. – Он поймал ее взгляд. – Мне нравятся твои длинные пальцы и твои жемчужные серьги. – Он качнул одну серьгу пальцем, слегка улыбнувшись. – Мне нравится, когда ты зудишь на меня и устраиваешь со мной перепалки.
– Ты шутишь, – засмеялась Анджелина.
– Нет, мне нравится, что ты решительная и умная. – Он наблюдал за ней с каким-то озорным выражением лица. – Есть и еще кое-что, что мне нравится в тебе, но я не стану об этом распространяться.
Она фыркнула:
– Явно что-то порочное.
Колин засмеялся:
– Не скажу.
– Ну и ладно.
– Я прощен?
Анджелина нахмурилась:
– За что?
– Вот за это. – Он наклонился и страстно поцеловал ее.
Когда он провел кончиком языка по ее плотно сжатым губам, она приоткрыла их, словно приглашая к действию, одновременно надеясь, что никогда не забудет вкус этого мужчины, с которым была знакома бог весть сколько лет. Помимо того, что уже существовало между ними: ее прошлое и его беспутный образ жизни, – она желала его. Но это было нечто большее, чем просто желание. Это была шедшая из глубины потребность в нем и только в нем.
Шаг за шагом он завладевал ее сердцем. Она вспомнила, как пот струился по его лицу там, в лесу, несмотря на обжигающе холодный ветер, и резкие выдохи, когда он наносил удары топором. Она вспомнила тот день, когда Колин решил, что всем безразлично, что будет с могилой матери, и хотя он тогда стиснул зубы, ей стало понятно, насколько это ранило его. Но больше всего запало в душу гнетущее выражение его лица, когда они отчаялись найти миниатюрный портрет его матери. Ей захотелось тогда обнять Колина и сказать, что она ощущает его потерю как свою.
