Чариз подняла пелерину и демонстративно бросила ее на пол.
— Нет.
Плавно она присела на бок, изящно вытянув ноги. Будь перед ним более опытная женщина, он бы решил, что это особая уловка, прием обольщения.
Он не будет на нее смотреть. Он не будет на нее смотреть.
Но он не мог отвести от нее глаз.
Рубашка задралась, обнажив узкие лодыжки и точеные икры. Позапрошлой ночью он скользнул между этими стройными ногами и…
В сознании его словно со стуком захлопнулась дверь перед этими воспоминаниями. Он причинил ей боль и опозорился. Он не смог бы пройти через все это вновь даже за все золото мира.
Чариз опустила ноги на пол и встала. По-прежнему с искушающей медлительностью. Увы, подол рубашки закрыл босую ногу. Но, да поможет ему Бог, один вид ее пальца на ноге, такого розового и совершенного, заставлял его думать о жарких схватках и мятых простынях.
Даже в те, первые годы в Индии ни одна женщина так сильно его не возбуждала. Он судорожно сглотнул и заставил себя сказать то, что должен был сказать:
— Чариз, мы это уже проходили. Тут ничего не поделаешь.
Он старался говорить спокойно, разумно, сдержанно. Что было непросто, когда сердце колотилось, как бешеное, и он не мог оторвать взгляда от женщины, стоявшей всего в нескольких футах от него. Один шаг в ее направлении, и он может схватить ее.
— Это ты так говоришь, — тихо сказала она.
У нее всегда такой хриплый голос? Или у него что-то случилось со слухом? Он сжал кулаки, моля небо дать ему сил.
— То, что случилось… изменило меня. Я не полноценный мужчина.
Эти греховно густые ресницы прикрыли вуалью ее глаза. Он не помнил, чтобы до сих пор видел кого-то в таких мельчайших подробностях. Было так, словно весь свет мира светил лишь на нее.
— Той ночью ты производил впечатление полноценного мужчины, — спокойно сказала Чариз.
Боже милосердный. Как могла она напоминать ему об этом? Это должно было произойти всего раз. Но член его шевельнулся.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — огрызнулся он.
— Ты знаешь… Что ты делаешь, черт возьми?
— Расплетаю косу, — как ни в чем не бывало, ответила Чариз.
— Не смей, — сдавленно прорычал он.
— Мне надо расчесать волосы щеткой и поднять их наверх.
— Черт тебя дери, ты не для этого их распускаешь.
Желание становилось невыносимым.
Он поднял руки, чтобы прикоснуться к этой роскошной шелковистой массе. И замер. Он чувствовал себя самым последним дураком на земле.
— И зачем, по твоему, я это делаю?
Она тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам.
— Ты хочешь… меня соблазнить.
Он вел себя словно старая дева. Мозг его прожигали картины того, как эти шелковистые пряди обвивают его в то время, как он раз за разом погружается в ее тело.
— Ты сказал, что соблазнить тебя невозможно.
— Я никогда этого не говорил.
— В таком случае, что тебя останавливает?
Она прикоснулась рукой к тонкой ленте у горловины рубашки.
— Черт, не смей этого делать.
Надо немедленно ретироваться.
— Почему?
Губы его приоткрылись, когда лиф ее распахнулся, обнажив ложбинку между грудями. Он заставил себя сосредоточить взгляд на ее лице. Сердце остановилось. Решимость, которую Гидеон увидел в ее глазах, потрясла его.
Если он хочет сохранить хотя бы жалкие остатки достоинства, то должен немедленно убраться отсюда. Она сама не знала, на что толкает его.
— Я подожду в гостиной, пока ты оденешься.
— Трус, — тихо, но внятно произнесла Чариз.
— Чариз, я хочу, как лучше.
Он пытался вспомнить, почему не может прямо сейчас прыгнуть на нее и взять то, что хочет.
— Герой Рангапинди бежит в кусты?
— Я не герой, — прорычал он.
И повернулся, чтобы сбежать, не в силах выносить вид тела, которым хотел обладать. Тела, которое она выставляла ему напоказ, словно приглашая его на пир, оставаясь при этом недостижимой, как звезды.
— Я закажу завтрак.
Он ждал, что она станет спорить с ним, умолять, возражать. Но она молчала, видимо, осознав, что все попытки соблазнить собственного мужа обречены на провал.
Он протянул руку к двери, но тут услышал торопливые шаги за спиной. А потом ослепительный, ни с чем несравнимый миг, когда она прижалась всем телом к его спине.
У Гидеона перехватило дыхание, все поплыло перед глазами.
— Не уходи, — попросила она.
Он закрыл глаза, застонал, чертыхнулся и ударился головой о дверь. Острая боль не прочистила ему мозги.
Кожу его защипало от контакта, но сексуальный голод затопил воющих демонов. Теперь он мог касаться ее без опаски.
Гидеон втянул в себя воздух.
— Пожалуйста, отойди.
Однако Чариз еще крепче прижалась к нему. Ее била дрожь.
— Ты уйдешь.
— Я должен. Ради Бога, Чариз, уйди.
Несколько секунд она продолжала стоять, прижавшись к нему всем телом, затем неохотно отпустила его.
Желание его разгорелось с новой силой.
Чариз быстро сняла ночную рубашку и швырнула ее в угол.
— Проклятие, Чариз, — выдохнул он, шагнув к ней.
Без одежды она была… божественна. Стройная шея, прямые плечи, длинные грациозные руки, высокая грудь с розовыми сосками. На плоском животе нежная ямочка пупка.
Он опустил взгляд на треугольник у скрещения ног и судорожно сглотнул.
Она опустила взгляд вниз, на его брюки, а потом посмотрела ему в глаза.
— Ты хочешь меня. Я знаю.
Голос ее дрогнул. Он хотел возразить ей, но горло сжал спазм.
Сердце бешено стучало. Оно выстукивало два слова. Вновь и вновь. Возьми ее. Возьми ее. Возьми ее.
— Я… я тебе нравлюсь?
Он открыл рот, чтобы что-то сказать.
Чариз не шевельнулась, продолжая смотреть ему в глаза.
Гидеон шагнул к ней, подхватил на руки и отнес на кровать.
Гидеон превратился в зверя. Яростного. Голодного. Отчаянного.
Он опустился на колени между ее ногами. Грубо откинул густую прядь золотистых волос, которая упала на ее грудь. Демоны заклинали его остановиться, но ревущее желание оградило его от них стеклянной стеной.
Он сжал ее бедра руками в перчатках и прижался губами к ее животу. Вкусом она напоминала мед с едва уловимым оттенком мускуса.
Он взял губами ее сосок, лизнул его, втянул в себя. Чариз вскрикнула и прогнулась ему навстречу.
Он не мог медлить. Он чувствовал, что идет по лезвию ножа. Губы его сомкнулись вокруг второго ее соска. Он прикусил его. Чариз положила руки ему на плечи.
Господи, если она его оттолкнет, что он будет делать?
Но ее пальцы впились в его влажную рубашку, сжимаясь и разжимаясь в одном ритме с его губами, терзающими ее грудь.
