— Каким образом Генри платил доктору Лоуренсу? В книгах нет записей относительно выплат больнице, я не встречал ни одного чека. А доктор Лоуренс на мой вопрос о том, кто оплачивает лечение Алекса, был достаточно красноречив. Это — Беннингтон. — Эш надеялся, может, Дженивре что-нибудь известно. К тому времени Генри полностью переселился в поместье.
— Это никогда не обсуждалось.
Эш забарабанил пальцами по столу, вслух рассуждая:
— У Генри нет таких денег. Его именьице приносит доход, но он не настолько велик, чтобы заниматься благотворительностью. Сложно представить дорогого кузена, отказывающего себе во всем, чтобы платить доктору Лоуренсу.
В действительности многое в этом деле совсем не вязалось с личностью Генри. Слишком уж тщательно все было спланировано. Сумма в чеке, подтверждающем продажу лошадей, полностью совпадала с приведенной в книге. Это свидетельствовало о том, что либо было выписано несколько разных чеков, либо товар продали по значительно заниженной цене. И единственная зацепка — предположение о том, что отец физически был не способен расписаться на документах.
В голове пронеслась отчаянная мысль — завещание. Дата в нем была значительно позже ноября. Оригинал находился у Марсбьюри, однако Эш обладал копией. Он покопался в ящике стола.
— Вот, взгляните сюда. — Эш развернул бумагу, показывая ее Алексу и Дженивре. — Подпись отца едва различима, более напоминает нечеткую закорючку.
Вскоре они обнаружили и другие чеки с подписью отца, выписанной очень разборчиво, с немыслимой для тяжелобольного человека тщательностью. Однако среди них не было ни одного, адресованного доктору Лоуренсу. Эш составил письма покупателям, вежливо прося их подтвердить сумму, потраченную на приобретение товаров из Бедивера, однако их ответы были уже не столь важны. Им так и не удалось найти ответ на основной вопрос: с какой стати кому-либо сознательно банкротить поместье? Особенно если этот кто-то — Генри и он питает искренние надежды заполучить Бедивер.
Эш оторвался от письменного стола уже поздно днем. Все утро его не покидана одна мысль.
— Думаю, нам пора рассмотреть возможность того, что Генри действует не один.
Алекс внимательно посмотрел на брата:
— С кем же?
Эш пожал плечами:
— Не знаю, равно как мне неизвестно почему. Однако, должно быть, именно его сообщник оплачивал услуги доктора Лоуренса, именно поэтому в наших книгах нет записей о проплатах.
— Мы должны заняться не только чеками, — вставила Дженивра. — Они лишь часть пресловутого айсберга. Были проданы отдельные вещи, однако само по себе это не способно обанкротить состоятельное поместье. Что бы ни было сделано, это заняло несколько лет. И мы все еще не знаем, куда подевался доход от сдачи земли в аренду и сбора урожая.
Эш согласно кивнул. Они сегодня лишь подхватили перезревший плод, готовый упасть. Хорошее начало, однако очень многое продолжает оставаться неясным. У них даже нет имени Генри на документах, на основании чего его можно было бы обвинить в присвоении денег с продаж. Даже если он продавал домашнюю утварь и инвентарь по обозначенной в книгах цене, в глазах закона Генри виновен лишь в отсутствии делового чутья.
Эш поднялся:
— Давайте закончим на сегодня. Подумайте, может быть, вы вспомните что-нибудь новенькое.
Ему необходимо провести некоторое время в одиночестве. За окном все еще шел дождь. Поскольку прогулка отпадала, Эш направился в музыкальную комнату и попытался обрести отдохновение в игре на рояле. Сегодня все прошло гораздо более эмоционально, чем он ожидал. Эш не думал, что разбор чеков и финансовых расписок может так сильно на него подействовать. Снова видеть подпись отца на завещании и слышать слова Дженивры о том, что его способности ему отказали, стало веским напоминанием о смерти. Если такой волевой и сильный человек, как его отец, подвержен увяданию и старению, значит, этого не избежать и всем им.
Пальцы Эша скользили по клавишам, он не задумывался над тем, что играл, отдавшись памяти ощущений, позволяя мыслям блуждать, ничем не ограничивая их полет. Тем вечером в фамильной усыпальнице он примирился с кончиной отца, хотя никак не мог заставить себя принять неизбежность смерти. Эш начал понимать, что это две абсолютно разные вещи.
Он почувствовал рядом легкий шорох одежд, мягкие руки опустились на его плечи, донесся едва уловимый аромат лимонного сорго.
— Он был один. Оба сына его покинули. — Эш высказал вслух свои мысли.
— Не совсем один, — тихо проговорила Дженивра. — С ним оставались его сестра и свояченицы.
— И ты, — добавил Эш.
— И я.
Она скромна, однако, должно быть, отец очень ценил ее, возложив надежды на возрождение поместья, и не прогадал. Эш очень редко видел, чтобы отец ошибался, как ни тяжело это признавать, особенно в юности. Отец оказывался прав практически во всем. Не стал исключением и выбор Дженивры, не только для Бедивера, но и для Эша.
— Спасибо за то, что позволил нам с Алексом помочь тебе. — Дженивра отошла от него, Эш обернулся, проследив взглядом ее путь к окну.
— Все очень плохо? — Эш поднялся и присоединился к ней.
Именно о такой беседе думала Дженивра в первый вечер в оранжерее, но тогда он еще был не готов.
— Он постепенно угасал в течение нескольких месяцев. — Дженивра вздохнула и прижалась к Эшу. — Доктор сказал, что у графа за последние три года случилось несколько ударов, после каждого ему становилось все хуже. Он немного оправился, бывали и хорошие дни, но в конце концов его силы иссякли. Граф не мог ходить, писать, говорил с трудом.
— Не могу представить его таким.
— И не надо. Сохрани в памяти тот его образ, который запомнился тебе больше всего.
— Я помню последний день, когда мы с ним виделись, как раз в этой комнате. Мои чемоданы были уже уложены для поездки в Италию, экипаж стоял у ворот, хотя мы опять поссорились по поводу отъезда. Отец не мог допустить, чтобы его сын ехал в старой карете, независимо от того, согласен он с моим решением или нет. — Эш поймал себя на том, что невольно улыбается воспоминаниям. Отец всегда гордился положением, которое их семья занимала в обществе, и призывал сыновей никогда не забывать своего высокого рождения. — Он вошел в комнату, и я подумал: «О нет, опять старая песня». Однако он лишь сказал: «Не позволяй себе стать меньше, чем ты есть». Тогда я увидел в его словах лишь иной способ высказать неодобрение тем, что я намеревался сделать.
— И что же? — Прислонившаяся к нему худенькая фигурка Дженивры, казалось, обволакивала теплом и спокойствием, Эш сильнее сжал ее в объятиях. Многие годы он ни с кем не обсуждал отношения с отцом, однако теперь чувствовал, что поступает правильно, разговаривая с ней. Хотелось рассказать ей обо всем.
