— Сказать по правде, я еще ничего не видел, — признался он растерянно. — Тут ужасно много народу, а я только что приехал. Почему вы спрашиваете?
— Вы должны увидеть вот эту, — заявила она, с замиранием сердца думая: неужели перед ней забрезжила разгадка, хотя все кусочки головоломки еще не сложились в единое целое? Но может быть, она ошибается…
Пришлось искусно маневрировать, но она сумела снова подобраться к «Соблазнительнице», расточая вокруг извиняющиеся улыбки. На самом деле она оттолкнула одну сердитую даму в отвратительном пурпурном платье, которая бросала на нее убийственные взгляды, потому как им не удавалось увидеть картину как следует, и Ричард начал довольно громко посмеиваться:
— Не то чтобы я возражал, когда прекрасная дама похищает меня на виду у любопытных свидетелей, однако неужели это так важно?
— Вот эта картина. — Она указала на картину веером. — Или, что еще важнее, женщина.
Он застыл как громом пораженный. Она чувствовала, как напряглась его рука под ее пальцами, любезная улыбка померкла. Через минуту он уверенно кивнул:
— Это Анна Сент-Джеймс.
Степенный лакей сообщил Алексу, что лорд Хатауэй дома. Однако через несколько минут слуга вернулся и вернул Алексу его визитную карточку. Вид у него был смущенный.
— Простите, милорд. Его сиятельство не принимает.
Разумеется, Алекс знал, что граф скорее всего откажется его видеть. Но он надеялся на толику учтивости и хотя бы любопытства — вдруг толкнут чашу весов?
— Никого не принимает, — сухо поинтересовался он, — или только меня?
— Не могу сказать, сэр. — Пожилой лакей заметно волновался, поэтому Алекс понял, что распоряжение относится только к нему, да еще было высказано в весьма нелестных выражениях.
Держа карточку меж пальцев, он снова заставил лакея ее взять.
— Скажите графу, что я сын своего отца, но не герцог собственной персоной. У нас с графом нет разногласий. Напротив, есть одна очень важная тема для разговора. Я просто хочу поговорить с ним о леди Эмилии. Кстати, она дома?
— Нет, милорд. Она у портнихи.
Это к лучшему. Если ее отец вздумает вывести его из дома за ухо, она не услышит криков.
Дворецкий с неохотой взял карточку и снова исчез в глубине великолепного дома. Алекс принялся изучать чудесный столик-маркетри. Возможный исход дела его не особенно тревожил, но он был начеку. Нужно было разыграть партию без главных козырей, чтобы не причинить боли Эмилии.
Он даст ей и помолвку по всем правилам, и официальное бракосочетание при полном одобрении ее отца — если сможет. Поэтому нужно хотя бы попытаться. Для него главным было счастье возлюбленной, и его уважение к ее чувствам должно было служить доказательством его любви. Он хотел получить ее любой ценой. Но если возможно, лучше избежать трений, которые эхом отразятся на их будущем. Весьма вероятно, у них появятся дети — насколько он понимал, первенец мог быть уже в пути. Представить только, что они будут расти на поле раздора между семействами Паттон и Сент-Джеймс!
Нужно уладить дело миром.
— Простите, сэр, но его сиятельство…
Алекс обернулся, его лицо превратилось в маску безучастия, В конце концов, он сын герцога Беркли и с самого рождения видел, что такое ледяное высокомерие.
Никому не переиграть его отца в образе властного, надменного лорда.
Слуга верно угадал значение его взгляда и поспешно отступил:
— Я не уверен, сэр…
— Зато я уверен.
Алекс отлично знал, где находится кабинет его сиятельства — еще с того вечера, когда впервые увидел Эмилию на балконе. Он прошел мимо дворецкого, который не решался его задержать, и начал считать двери. Вот и нужная, а вот и сам Хатауэй за письменным столом, взгляд прикован к какому-то письму. Не поднимая головы, отец Эмилии коротко сказал:
— Надеюсь, Перкинс, вы пришли не для того, чтобы снова предъявить мне карточку Сент-Джеймса.
— Нет.
Звук его голоса заставил Хатауэя поднять взгляд. Презрительная гримаса исказила его лицо.
— Убирайтесь!
Не очень обнадеживающее начало, но Алекс был по-прежнему убежден, что нужно хотя бы попытаться с ним договорить.
— Лишь несколько минут вашего внимания, милорд. Уверен, что вы можете мне их уделить — ради вашей дочери!
— Ради моей дочери? — Его сиятельство встал и в гневе хлопнул ладонью по письму на столе. — Я жду ваших объяснений на этот счет и за вторжение! И черт вас побери, закройте эту чертову дверь, прежде чем откроете рот.
Категоричный тон, сухие приказания. Алекс начал злиться. Однако действительно не дело, чтобы их слышала прислуга. Алекс повернулся и закрыл дверь.
— Я не хотел врываться. Я взывал к чувству чести, потому что Эмилия этого заслуживает, как заслуживает также и ее отец.
Хорошо сказано. И справедливо.
Держась прямо, как натянутая струна, с надменным лицом, граф Хатауэй остался невозмутим.
— Я даже не знаю, каким образом вы могли бы познакомиться с Эмилией.
— Мы вращаемся в одном и том же кругу. — Алекс не собирался поднимать вопрос о поисках ключа. Конечно, они определили судьбу их знакомства, но сейчас речь шла о другом. — Разумеется, я ее заметил. Она самая красивая женщина в Англии.
— Не важно, что вы думаете о ее внешности. Важно то, что…
— Вы ненавидите моего отца, — подсказал Алекс, по-прежнему стоя, ведь сесть ему не предложили. Его вообще сюда не приглашали, но он вовсе не удивлялся враждебному приему. Однако все было куда хуже, чем он предполагал, и, судя по злобному выражению лица графа, улучшения ждать не приходилось. — А ее чувства для вас имеют хоть какое-нибудь значение? Разумный вопрос для того, кто имеет законное право интересоваться ответом. Полагаю, что в целом я здесь именно поэтому.
— Разумеется! — раздраженно выкрикнул граф. — Но еще важнее для меня ее благополучие. Она женщина, она молода. Она мое дитя и моя забота.
Даже намеком не заикнулся о желании видеть ее счастливой. Только родительский долг! Именно об этом предупреждала Эмилия.
— Или моя. Вам нужно лишь дать согласие, сэр.
Воцарилось молчание, холодное как лед.
— Разумеется, вы это несерьезно. — Хатауэй был так категоричен, что Алекс поморщился. — Вы в самом деле просите руки моей дочери? Не будь я так взбешен, я бы смеялся, пока меня не хватил бы удар!
Это был бы заманчивый выход.
Все идет хорошо.
При дневном освещении кабинет графа выглядел знакомым и в то же время другим. Письменный стол, который Алекс в ту ночь обыскивал, сейчас был завален бумагами. В углу возле окна висел интересный пейзаж — залитый солнцем уютный залив, книжные шкафы ломились от книг. Зато стоящий за письменным столом человек казался чуждым этой уютной обстановке — холодный взгляд, неумолимое выражение лица.
