Для своей третьей попытки Элиссанда выбрала искусство приготовления варенья, о котором она накануне прочла целую книгу. Да и сезон домашних заготовок как раз настал. В Прис-Хаусе был огороженный высокой стеной сад с множеством фруктовых деревьев. Наверное, речь — подражание его сложным малокультурным монологам — получилась неплохой, потому что в конце ее Элиссанда успела заметить, как муж отвернулся, чтобы скрыть усмешку.
Ее сердце взволнованно заколотилось. Но ничего не произошло.
Маркиз не изменял своей роли. Он появлялся только за ужином, а все остальное время Элиссанда была вольна делать все, что ей заблагорассудится. Всякий раз, когда она спрашивала слугу, где его светлость, ответ был один и тот же: «Его светлость гуляет».
Похоже, это было для него нормой. Если верить миссис Дилвин, у его светлости была привычка, будучи в деревне, проходить по пятнадцать — двадцать миль в день.
Двадцать миль одиночества.
Элиссанда не могла не думать об одиночестве, которое светилось в его глазах, когда они в последний раз занимались любовью.
Она не ожидала, что встретит его на прогулке.
Ее прогулки были намного короче. От дома она проходила две мили на северо-восток к долине Дарт и там долго отдыхала, прежде чем вернуться обратно.
Элиссанда ничего не имела против многомильных прогулок, но за годы домашнего ареста она здорово ослабла физически, и нужны были регулярные тренировки, чтобы окрепнуть. Тогда она могла бы ходить вместе с мужем по холмистым окрестностям Пирс-Хауса.
Этого ей хотелось больше всего на свете — гулять вместе с ним. Пусть даже молча. Она и тогда могла бы наслаждаться его близостью. И возможно, по прошествии времени он тоже начнет получать удовольствие от их совместных путешествий.
Тяжело дыша от усталости, она поднялась к вершине холма, с которой открывался вид на долину, и на середине склона, ведущего к реке, увидела его. Он стоял, засунув одну руку в карман, другой придерживая шляпу.
Как Элиссанда ни старалась соблюдать тишину, он все равно заметил ее почти сразу, несмотря на то, что она находилась в шестидесяти футах от него. Элиссанда остановилась. Вир взглянул на нее, потом на окрестные холмы, снова на нее и отвернулся к реке.
Никакого знака узнавания. Но с другой стороны, никакого притворства.
Элиссанда пошла к мужу, чувствуя, что сердце наполнилось странной нежностью.
— Долгая прогулка? — спросила она, остановившись рядом.
— Хм, — был ответ.
Солнце скрылось за облаком. Легкий ветерок пошевелил его волосы, изрядно выгоревшие на солнце.
— Ты не устаешь?
— Я привык.
— Ты всегда гуляешь один.
В ответ Вир только поморщился. Она неожиданно осознала, что он выглядит измученным, причем дело вовсе не в физической усталости. Для такого рода утомления хороший ночной сон не является лекарством.
— Тебе... тебе никогда не нужна компания?
— Нет, — ответил он.
— Конечно, нет. Кто бы сомневался, — пробормотала она.
Некоторое время они молчали. Он вроде бы любовался великолепной панорамой речной долины, она же со всем вниманием рассматривала коричневые лоскутки, нашитые на рукава его коричневого твидового костюма. У нее появилось странное желание потрогать эти лоскутки, положить ладонь туда, где она могла почувствовать одновременно шершавое тепло шерсти и прохладную гладкость кожи.
— Я сейчас пойду дальше, — коротко сказал маркиз.
Элиссанда отвела глаза от кожаных лоскутков и положила ладонь на его рукав.
— Не уходи очень далеко. Может пойти дождь.
Вир молча уставился на нее, и его взгляд был неприветливым. Потом он опустил глаза на свой рукав, которого она касалась.
Леди Вир поспешно убрала руку.
— Мне просто хотелось почувствовать гладкость кожи.
Маркиз надел шляпу, кивнул и, не сказав ни слова, удалился.
Дождь таки не пошел, и Вир гулял особенно долго. Впервые после их приезда в Девон он не появился за ужином.
Поздно вечером Элиссанда услышала, как хлопнула дверь в его комнате. Она прислушалась, но не услышала больше ничего. Этот весьма крупный мужчина, если хотел, мог передвигаться с бесшумностью привидения. Однако под дверью, соединяющей их комнаты, был виден свет.
Когда она открыла дверь, маркиз как раз расстегивал рубашку.
— Миледи?
Она осталась стоять в дверях.
— Ты что-нибудь ел?
— Я поужинал в пабе.
— Мне тебя не хватало, — совершенно искренне сказала Элиссанда.
Для нее все как-то странно изменилось.
Вир бросил на нее короткий и не слишком приязненный взгляд, но не сказал ни слова.
— Зачем ты это делаешь?
— Что я делаю?
— Я улыбалась, потому что этого требовал дядя. Почему ты намеренно ведешь себя так, чтобы люди не принимали тебя всерьез?
— Не понимаю, о чем ты, — решительно сказал он.
Элиссанда в общем-то и не ждала, что он ответит на ее вопрос, и все же отказ разочаровал ее.
— Когда Нидхам приезжал к тете Рейчел в твой городской дом, я спросила, что ему известно о том несчастном случае. Он ответил, что как раз был в гостях в доме твоей тети и знает абсолютно все.
— Ну и что?
Нидхам был тем самым человеком, которого он назвал, не желая, чтобы распространились слухи о его пулевом ранении. По сей день даже слуги не знают, что он был ранен. Окровавленные бинты или сожгли, или тайком вывезли из дома.
— Кстати, как твоя рука?
В последний раз он позволил ей сменить повязку накануне ареста дяди.
— Моя рука в полном порядке, спасибо.
Маркиз открыл окно и закурил.
— Дядя никогда не курил, — тихо сказала Элиссанда. — У нас была курительная комната в доме, но он не курил.
Маркиз глубоко затянулся.
— Возможно, теперь он об этом жалеет.
— Ты никогда не рассказывал о своей семье.
Ей не хотелось расспрашивать миссис Дилвин. Незачем экономке задаваться вопросом, почему жена так мало знает о собственном супруге. Она действительно практически ничего не знала о нем, быть может, за исключением того, что он вовсе не идиот.
— Моя семья — Фредди. Ты с ним знакома.
Прохладный воздух из окна принес запах сигаретного дыма.
— А твои родители?
Он выдохнул дым.
— Они давно умерли.
— Ты говорил, что получил титул в шестнадцать лет. Значит, тогда умер твой отец. А мать?
— Она умерла, когда мне было восемь. — Вир еще раз глубоко затянулся. — Есть еще вопросы? Уже поздно. А мне рано утром надо ехать в Лондон.
Элиссанда вцепилась в дверную ручку. Да, у нее был еще один вопрос.
— Можно я останусь с тобой?
Маркиз замер.
— Нет, извини, я очень устал.
