— Эвод.
— Неужто ты, коротышка с несимпатичной наружностью, рассчитываешь привлечь к себе внимание императрицы?
— А почему я не могу тешить себя надеждой, что соблазню императрицу, когда множество мужчин, еще более неказистых, чем я, пользуются ее милостями?
— Твои речи наглы, и это может тебе дорого стоить! Сдается мне, ты потерял рассудок! — вскричала Мессалина.
— Из-за тебя я и потерял рассудок и из-за бога любви. Ты можешь меня наказать, но я все равно буду считать тебя красивее Венеры, резвее Дианы, нежнее Фетиды, умнее Ариадны. Юнона и та, когда гневалась на Юпитера, никогда не была так ослепительно прекрасна, как ты.
— Да ты, оказывается, умеешь подслащать свои речи медом и находить убедительные слова, словно искусный ритор, — с улыбкой признала она.
— Я могу тебе доказать, что это не единственное мое дарование.
— Хотела бы верить, но только красота может возместить низкое положение, а влиятельность и знатность — непривлекательную внешность. Ты же не в силах мне предложить ни того, ни другого, и будь даже у тебя достоинства Приапа, мое отношение к тебе не изменится, — насмешливо сказала она.
— В таком случае позволь мне удалиться, — с обидой ответил Эвод.
— Позволяю, в особенности для того, чтобы отыскать Луция Вителлия и поберечь свое место на цезаревой службе. И благодари свою императрицу за великодушие: наглость твоя заслуживает сурового наказания.
Мессалина тотчас же забыла об этом случае. Пирушка, которая должна была состояться тем вечером и на которой она собиралась заловить в свои сети Гая Силия, имела для нее куда большее значение.
Едва минуло две недели, как в Рим пришло новое письмо от Клавдия. Мессалина, к досаде своей, узнала, что император во главе своих легионов уже покорил многие британские племена и испрашивал у сената разрешение отпраздновать триумф.
— Уже, — вздохнула Мессалина. — Как быстро пролетело время!
Она рассеянно пробегала глазами подробное описание боевых действий, сделанное для нее Клавдием:
«Мы сразились с британцами в годовщину победы Германика над германцем Арминием. Марс и Беллона были с нами и даровали нам победу. Мы взяли восемь тысяч человек в плен, четыре тысячи семьсот вражеских воинов были убиты, тогда как сами потеряли всего лишь триста восемьдесят человек. Теперь я возвращаюсь в Галлию и остановлюсь в Лугдуне, чтобы дождаться ответа сената. Я хочу, чтобы ты приехала ко мне и разделила со мной триумфальные почести».
Она решила продиктовать ответ, который, по ее мнению, мог бы понравиться Клавдию.
«Мессалина — своему дорогому и высокочтимому супругу.
Из твоего послания я узнала о победе. Никогда еще я не испытывала большей гордости. Я постаралась рассказать детям, какой ты храбрый. Они еще слишком малы и многого не понимают, но Германик спрашивает о тебе каждый вечер. Сенат охотно даст согласие на твой триумф, поскольку ты его заслужил. Я спешу быть рядом с тобой в этот великий день. Здесь мы все думаем о тебе. Вителлий, замещая тебя, старается изо всех сил, но он не сумел помешать сенаторам обесценить медные монеты с изображением Калигулы. Это известие, быть может, расстроит тебя, но что оно в сравнении с твоим триумфом? Я поговорю с Мнестером, чтобы он подготовил представление, достойное твоей славы. Хорошо было бы добиться, чтобы сенат проголосовал за сооружение ему статуи, ведь народ его обожает. Уверена, что ты одобришь меня и согласишься почтить таким образом одного из талантливейших артистов нашего времени в самый день твоего триумфа.
Юст Катоний, начальник преторианцев, в твое отсутствие попытался поднять мятеж; Вителлий заключил его под стражу. Он заслуживает смерти; мы ждем твоего решения. Вскоре я отправляюсь в Лугдун. Будь здоров».
Получив письмо от жены, Клавдий несколько раз перечитал его и остановился на том месте, где речь шла о сыне. Скоро они вместе будут праздновать его победу, и он наконец-то обнимет детей. Порадовавшись этому обстоятельству, он ознакомился с решением сената, который назначил празднование триумфа на первый день марта следующего года.
У него вдруг появилась уверенность, что он действительно великий император — Тиберий Клавдий Друз Нерон Август Германик Британик, Отец отечества, Великий понтифик, удостоенный заслуженного триумфа. Как далек был теперь от него тот смешной хромоножка, над которым так долго потешалась его родня!
В синем небе с редкими молочно-белыми облаками неяркое февральское солнце воздавало почести Мессалине. Тогда как Юпитер не переставал грохотать в дни, предшествующие празднику, солнце ликовало по поводу новых привилегий императрицы. Сенат постановил, что впредь она сможет сидеть в театре в первом ряду вместе с весталками, рядом с консулами, послами, магистратами и пользоваться закрытой повозкой для передвижений по улицам Рима. Теперь ей недоставало лишь титула августы, а Клавдий пока не был расположен предпринимать какие-либо шаги с тем, чтобы ей его присвоили. Сам он принял венок гражданина, гирлянду из золотых листьев дуба, пожалованную ему за то, что в походе, избрав разумную стратегию, он сохранил жизнь своих солдат, и морской венок, украшенный волнорезами кораблей, — за то, что высадился в Британии в кратчайшие сроки, рискуя жизнью. Сенат также присвоил ему наследственное имя Британик. Его сын Германик отныне мог именоваться Друз Британик, и вскоре все привыкли называть его Британиком. Для увековечения памяти о победе Клавдия уже были заложены первые камни триумфальных арок: одной в Гезориаке, другой в Риме, на Фламиниевой дороге.
На рассвете грандиозного дня Мессалина позвала Ливию, чтобы та помогла ей облачиться в самую красивую шелковую тунику с пурпурной каймой. Она надела на руки, шею и щиколотки дорогие украшения, а на голову — золотой венок с драгоценными камнями. Приготовления к празднеству заняли у нее три часа.
Тем временем Клавдий, находившийся за пределами Рима, осмотрел войска, которые готовились пройти торжественным маршем по городу, и приказал выдать солдатам причитавшееся им денежное вознаграждение. Затем он вручил повязки четыремстам всадникам и пехотинцам за выдающиеся заслуги и сорок золотых браслетов тем, кто проявил беспримерное мужество. Особо он думал об Авле, продолжавшем завоевывать южную Британию, и вознамерился, в случае победы, устроить ему овацию. Наконец, он подтвердил сделанное Луцием Вителлием назначение на должность начальника преторианцев Лузия Гету вместо Катония, приговоренного к смерти.
