Направляясь к карете, она заметила Арамиса, который, скрестив руки на груди, в задумчивости отмерял, видно, не первую сотню шагов, явно ожидая ее.
– Чем закончилась ваша аудиенция? – спросил он герцогиню, приблизившись к ней.
– Увы! Мне было сказано, что лишь кардинал вправе распоряжаться жизнью Мальвиля, поскольку убит его человек.
– То же самое король сказал и нам, – с горечью подтвердил мушкетер. – Мы хотели нанести кардиналу визит, но господин де Тревиль запретил, он считает, что это его дело. Трудно, дескать, сдержаться пятерым, пусть потому страдает лишь его гордость. Вам, мадам, наверняка известно расположение друг к другу гвардейцев кардинала и мушкетеров короля.
– Господин де Тревиль уже в отправился к кардиналу?
– Нет еще, он собирается к нему вечером.
– Я еду к кардиналу сейчас же. Как вы, может быть, заметили, его высокопреосвященство в последнее время ищет моего общества. Остается уточнить, какого качества его симпатия.
– А если окажется, что это не то, на что вы надеялись?
Герцогиня твердо посмотрела в глаза молодого человека.
– Нужно будет идти на риск и вырвать Габриэля из рук палача, пусть даже и прямо с эшафота.
Арамис выдержал ее взгляд.
– В таком случае считайте меня верным своим слугой, госпожа герцогиня! И я буду не один!
– Если вы не на страже, поезжайте ко мне и дождитесь меня! – сказала Мария, протягивая ему свою руку в перчатке.
Боже, как же хорошо чувствовать себя не одинокой! Тем временем карета уже несла ее к Ришелье, и Мария чувствовала, как в преддверии предстоящей битвы у нее учащенно бьется сердце. Этот привкус сражения она носила в себе извечно, он доставлял ей почти столь же острое наслаждение, как и утехи в любви.
День клонился к вечеру, и Мария надеялась, что Ришелье не принялся еще за ужин, время которого у неутомимого труженика, каким являлся кардинал, постоянно менялось. Мадам де Комбале, как ни странно, не удивилась ее возвращению, но предупредила:
– Боюсь, мадам, что момент выбран не совсем удачно. У него маркиз де Шатонеф, которого он вызвал, но их встреча не должна продлиться больше получаса. Затем…
– Затем его высокопреосвященство уделит пять минут мне! – прервала ее Мария. – И если ваши гренки подгорят, прикажете приготовить их заново!
– Легко вам говорить, но вы должны знать, что здоровье моего дядюшки требует осмотрительности: он должен принимать пищу строго по часам.
– Черт возьми, мадам! У некоторых людей есть дела и поважнее, нежели наблюдать за стрелками часов. Мне нужно видеть кардинала, и я его увижу!
И, не удостаивая более своим вниманием племянницу кардинала, едва справляясь с желанием тут же ворваться в кабинет кардинала, Мария расположилась прямо напротив его двери. Ждала она недолго, по истечении трех или четырех минут появился де Шатонеф и, увидев ее, выпрямился:
– Вы здесь, мадам? В такое время?
– Для важных дел время не существует! Если вы не против, я вас сменю…
И, слегка отстранив его, Мария вошла к кардиналу, притворила за собой дверь и прислонилась к ней, чтобы хоть немного унять сердце. Ришелье что-то писал и не поднял головы:
– Я ожидал вашего прихода, мадам. Что-то подсказывало мне, что вы с этим не задержитесь.
– Ваше высокопреосвященство обладает даром предвидения? Или у него столько шпионов, что я и представить себе не могу…
– Ни то, ни другое, просто я начинаю лучше понимать вас.
Он отбросил перо и с усталым вздохом выпрямился в кресле. Пламя канделябра, освещавшее его рабочий стол, высветило озабоченные морщины на его лбу, горестную улыбку на губах.
– В таком случае вам известно, что меня привело к вам. Король, так это, во всяком случае, кажется, любит вас до такой степени, что даровал вам право казнить и миловать своих личных телохранителей.
– Почему нельзя было сказать утром, что этот мушкетер один из ваших друзей?
– Он в это время доказывал, что больше, чем друг: не часто друзья ради вас отступают от пути истинного. Именно поэтому я и пришла просить вас оставить его в живых.
– И все же вынужден вам в этом отказать.
– Почему? Я верила, что мы заключили мир не ради установления дружеских отношений… – Верно, и это одна из причин моего отказа. И без того слишком много пересудов вокруг наших отношений. Если я сделаю исключение из жестких правил, по которым отправил на эшафот Бутвиля и попустительствовал в том же самом королю в отношении Марьяка, тут же скажут, что вы моя любовница…
– А если бы это было правдой? Если бы я ею стала…
Оставив наконец свою опору, Мария медленно направилась в его сторону, по пути сбрасывая накидку и черную вуаль. Она знала силу своей красоты, и ей не нужны были зеркала, чтобы представлять, как поблескивают в теплом пламени свечей ее рыжеватые волосы, огромные аквамариновые глаза и влажные губы, а под покровом муслина волнуется грудь.
– Я давно знаю, что вы желаете меня, – продолжила она низким и проникновенным голосом. – И вот я здесь, и я ваша!
Она подошла еще ближе и, решительным жестом расстегнув ворот, протянула к нему руки. Кардинал побледнел, стремительно поднявшись, шагнул из-за стола и устремился к закрывающим окна шторам. Он тоже вытянул вперед руки, но жест его скорее ее отталкивал, словно находился он рядом с дьяволом.
– Не искушайте меня! Верно, я желаю вас, но если вы будете настаивать и я пойду на этот торг, то утрачу свое достоинство в собственных же глазах: я мечтал покорить вас, но не покупать! Уходите отсюда, Мария! Уезжайте и простите меня! Может быть, однажды…
Она поняла, что проиграла: разденься она сейчас перед ним даже донага, он тоже отверг бы ее. Было в нем нечто несговорчивое и безжалостное даже по отношению к самому себе, и это нечто ей понять было не суждено. И она усталым жестом подобрала свою накидку.
– Нет, – вымолвила она. – Больше я не вернусь…
– Вернетесь, потому что вы все еще мне нужны…
– А я, я хотела бы встретить настоящего мужчину, который мог бы защитить меня, помимо мужа. Все же нет?
– Увы…
– Что ж, прощайте, святой отец!
И, не оборачиваясь, небрежно бросив на плечо накидку и вуаль, Мария покинула рабочий кабинет королевской поступью, оставив за собой настежь распахнутые створки дверей. Она все еще питала смутную надежду, что он последует за ней или хотя бы окликнет, но этого не случилось. Подавив свой гнев и смирившись с разочарованием, она прошла мимо мадам де Комбале, будто мимо пустого места, и бросилась в карету, словно брала ее штурмом. С такой горячностью, что могла бы и упасть, если бы ее не поддержала чья-то крепкая рука: то был Шатонеф, дожидавшийся ее в карете.
– Вот вы где, – рассеянно бросила она.
