— Опусти меня! — Ее голос прерывался рыданиями; от прежней гордости в гробу не осталось и следа.
Майкл подчинился. По шее Энн скользнул холодный червь, и она вскрикнула. Майкл сам чуть не разрыдался.
— Все в порядке, Энн. — Он быстро и умело очистил ее от земляных червей. — Не бойся, они не кусаются.
Но она рыдала не переставая. Майкл понимал почему. Он повернулся к полицейскому.
— Оставьте нас, пожалуйста.
Юный констебль рад был убежать как можно дальше от этого чертога ужаса и смерти.
— Энн, не надо, — продолжал уговаривать Майкл. — Все будет хорошо. — Он подсунул руку ей под плечи и прижал лицо к своей груди. Знал, что она будет сопротивляться, знал, что может причинить ей боль, но не видел другого выхода. Поднял ее шерстяную юбку и скользнул рукой по бедру.
Шелк! Энн надела панталоны от мадам Рене. Они оказались мокрыми, но то была не влаги желания. Энн начала вырываться.
— Что ты делаешь? Пусти!
— Он что-то поместил тебе внутрь.
— Черви! Они везде! — Энн забилась с неожиданной силой. — Пусти! Не прикасайся ко мне. О Боже, Боже! Они у меня в животе!
— Нет! — решительно возразил Майкл. — Это не черви, я знаю. Там два серебряных шарика, они производят половое возбуждение. Не сопротивляйся, пожалуйста, я их сейчас достану.
Женщина неожиданно вывернулась из его объятий, и тут произошло чудо. На грани истерики Энн сумела взять себя в руки.
— Я сама, отвернись.
На этот раз Майкл повиновался, но он не позволит старику раздавить ее страсть и уничтожить только что пробудившуюся чувственность. У них и так слишком много отнято.
Майкл отвернулся.
Энн думала всего о двух вещах: как бы не расплакаться и о ванне, которую немедленно примет, как только окажется в своей усадьбе. Карета подскакивала на ухабах, рядом сидел Майкл. Она не помнила, как звали того мальчишку, который двадцать семь лет назад якобы сгорел и разбился.
Сейчас ее тело горело и трепетало от боли. Ее тело корчилось в мокром от страха платье. Энн крепко сжала зубы, чтобы не поддаться истерике, к горлу подкатывала тошнота.
— Вам нет нужды провожать меня до дома, месье. — Боль не преграждала дорогу рвущимся на волю словам. — Кстати, как вас теперь называть? Месье д'Анж? Достопочтенный Стердж-Борн? Вы ведь племянник графа, а в нашем обществе чрезвычайно важно соблюдать протокол. Я желаю обращаться к вам в соответствии с вашим титулом.
— Ты в шоке, — терпеливо ответил Майкл. Нет, она болтала, но в шоке не была. Каждый нерв в ее теле пел и звенел, а в голове роились прозрачные, словно мотыльки, мысли.
Фрэнк снял с нее шляпку, и она осталась в спальне графа вместе с ридикюлем и перчатками. Так что какая-то ее часть по-прежнему принадлежала старику.
Энн зажала ладонью рот и выглянула из окна. Карету окутывала тьма, черная, как в гробу. До нее дошло, почему сидящий рядом с ней человек не мог заснуть в темноте. Она подавила раздражительность.
— А что было во втором гробу? — Воспоминания снова нахлынули на нее, и губы Энн невольно задрожали. — Он сказал, что там моя мать.
— Дохлая кошка, собака, а может быть, крыса.
— Ты точно знаешь?
— Да.
Энн закуталась в плащ. Пальцы впились в гренадин: она чувствовала, как невидимые черви ползали по ее телу. Как ползали по телам матери и отца, которых закопали глубоко под землей, в темноте.
Она икнула.
— Опусти голову между колен.
Энн сжала зубы.
— Со мной все в порядке, нечего надо мной трястись.
— После ванны ты почувствуешь себя гораздо лучше.
Она очень на это надеялась, но боялась, что никогда не избавится от отвратительного ощущения, словно по коже ползают осклизлые черви.
Во рту сохранялся горький привкус. Чай! Страх темноты. Запах гниения и затхлая вонь от червей… Нет, если позволить себе распуститься, она снова расплачется.
Энн Эймс. Женщина, которая плакала сначала от наслаждения, а потом от ужаса. Казалось невероятным, что всего лишь дненадцать часов назад она, никем не узнаваемая, ехала в удобном вагоне поезда. А за час до того отвечала на страсть мужчины,
— Вторую ночь, когда я была с тобой, ты подмешал мне что-то в вино, — хрипло сказала она.
— Да, — признался Майкл.
— Зачем?
— Следовало предпринять кое-какие меры ради твоей безопасности.
— Не лги! — вспылила Энн. — Ты знал… — Она никак не могла заставить себя продолжать. — Леди Уэнтертон — это та женщина, которая тебе нравилась, с ней одной ты дружил…
Карета продолжала двигаться в темноте.
— Да.
— Он сделал с ней то же самое?
— Да.
— Ты ее любил?
— Да.
— И позволил ему расправиться с ней? Как ты мог?
— Я не знал, что она у него, — его голос звучал приглушенно, — думал, что она поехала погостить к сестре, получал от нее телеграммы.
— Но ты знал… — Стараясь успокоиться, Энн глубоко вдохнула. — Ты знал, что он намеревался сделать со мной?
— Знал.
— Так чего же пытался добиться обманом?
— Мести.
Отчего карета так спешит, отчего боль никак не утихает? Ее зубы стучали от холода, от того, что ее предали, от непреходящего ужаса.
— Сколько времени леди Уэнтертон оставалась у него?
— Два месяца.
Энн закрыла глаза. Она попыталась представить, каково лежать два месяца в гробу, снедаемой плотскими желаниями, — и не смогла. Его лицо расплывалось перед ней.
— Как она умерла?
— Заткнула щели в двери и окнах и включила газовый рожок, произошел взрыв. Видимо, оттого, что в камине тлели угли. Она хотела умереть и умерла.
Леди Уэнтертон предпочла жизни смерть, Энн не могла ее судить. Она съежилась в уголке и постаралась сосредоточить все внимание на растрескавшейся коже сиденья, на свежем сене под ногами и скрипе колес — на чем угодно, только не на мраке и осклизлой жаре, которая продолжала корчиться и сворачиваться пружиной в ее утробе.
Ее сосед ничего не говорил. Словно чего-то ждал. Но чего?
Энн дождалась, когда колесо попало в ямку, экипаж накренился и замедлил ход, открыла дверцу и выпрыгнула наружу. Но упала и растянулась на земле. Нескладная, неуклюжая старая дева! Но тут же ей на помощь потянулись сильные руки в шрамах. Она отпихнула их и встала на ноги. У нее были три ночи страсти — все, что осталось ей до конца жизни.
Ее усадьба тонула в темноте и покое, точно огромный гроб. Позабыв про достоинство, Энн принялась колотить в дверь: только бы избавиться от мучительных кошмаров и мужчины, который стоил у нее за спиной. Почему он не уходит?
На пороге показался дворецкий со свечой в шишковатых пальцах; на тронутом возрастом лице отразилось непривычное для него раздражение. Но в следующую секунду челюсть у старика отвалилась.
