Она ласково притянула девушку на диван рядом с собой и, казалось, вовсе не замечала, что в комнату вошел еще кто-то. Зоннек в самом деле засмеялся.
— Право, у меня нет склонности к тирании, которую вы предполагаете во мне; я претендую только на первое место у моей Эльзы. Позвольте мне представить вам старого знакомого, Зинаида.
Он говорил непринужденным тоном, но его глаза озабоченно следили за этими двумя людьми, встретившимися в первый раз со времени разлуки в Луксоре. Впрочем, оба были подготовлены к встрече.
— А! Господин Эрвальд! — Зинаида с небрежной грацией протянула ему руку. — Как странно, что мы съехались с вами в Кронсберге! Мне кажется, мы уже очень давно не виделись.
Судя по ее лицу, она, действительно, не могла припомнить, как давно это было. Рейнгард пришел на помощь.
— Десять лет, миледи, — ответил он, поднося к губам ее руку. — Я довольно часто бывал в Каире, но ни разу не имел счастья встретиться с вами.
— Я уже три года не была там. А вы снизошли до поездки в Европу? Вероятно, вы нашли нужным показаться в цивилизованном мире для того, чтобы окончательно не стать мифом для публики, героем из «Тысяча и одной ночи».
— Вы шутите, миледи, — возразил Эрвальд.
— То, что пишут о вас в газетах, часто граничит со сказкой; например, ваш последний поход против восставших племен пустыни. Господин Зоннек был тогда уже в Германии.
— Тут он был совершенно в своей стихии, — вмешался Лотарь. — Никаких переговоров и уступок, как раньше, когда пробовали поладить с кочевниками добром, — идти напролом и смести все, что не сдается! Мы с ним всегда были противоположностью в этом отношении; я был только исследователем, открывавшим новые страны, и смотрел на борьбу и опасности, сопряженные с движением вперед, как на печальную необходимость; он же — завоеватель, все хочет взять силой, и большей частью это ему удается. Ему лишь бы бороться и побеждать. Сколько раз я должен был сдерживать его и как нетерпеливо сносил он мою опеку.
— Только вначале, — заметил Рейнгард. — Рядом с тобой я быстро научился вдумчивости и благоразумию.
— Неужели вам надо было учиться этому? Мне кажется, вы всегда были чрезвычайно… благоразумны, когда хотели.
— Когда был должен, миледи, — возразил Эрвальд. — Бывают случаи, когда благоразумие становится обязанностью.
Их глаза встретились, и несколько секунд они смотрели друг на друга. Оба думали о том моменте, когда виделись в последний раз в развалинах луксорского храма, залитых призрачным светом луны, и когда исполинские каменные изваяния смотрели на них — двух молодых людей, расходившихся в разные стороны: он — под тропики, в жаркую пустыню, она — на север, в холод и туман. Громадное пространство разделило их, и, тем не менее, они снова сидели друг против друга так близко и… такие чужие.
Зоннек понял скрытый смысл последних слов и быстро заговорил о другом. Разговор стал общим, хотя леди Марвуд играла в нем главную роль. Она опять была полна огня и жизни и заставила оживиться и мужчин. Она описывала жизнь в Риме, где провела зиму, смеялась над своей ссылкой в страну снега и льда и над простодушными кронсбергцами, которые при всяком удобном и неудобном случае хвастали своим мировым курортом, а сами оставались мещанами, дразнила Эльзу ее молчаливостью и со смехом уверяла, что непременно заставит Бурггейм отказаться от своего траппистского[6] устава. Она без передышки перескакивала с одного предмета на другой, слегка касаясь каждого и ни на одном не останавливаясь; ее речь искрилась веселой насмешкой и остроумием.
Наконец она стала прощаться и протянула Зоннеку руку.
— Ну, уж теперь я не принимаю отговорок; профессор, насколько мне известно, вне опасности, и я жду теперь обещанного визита.
— Мы придем завтра, — ответил Лотарь.
Она улыбнулась и обернулась к Рейнгарду.
— А вы, господин Эрвальд? Буду ли я иметь удовольствие видеть вас у себя?
Он утонченно-любезно поклонился.
— Вам стоит только приказать, миледи. Я сочту за особую милость, если вы позволите мне засвидетельствовать вам свое почтение.
— Значит, до свидания, господа! — Леди Марвуд слегка кивнула и вышла в сопровождении Эльзы. В коридоре она остановилась и помутившимся взором посмотрела назад, на дверь гостиной. — Все такой же! — проговорила она вполголоса. — Так же рыцарски любезен и так же… холоден, несмотря на огонь, который как будто горит в нем. Как ты находишь этого Эрвальда, Эльза? Нравится он тебе?
— Нет!
Это слово слетело с губ молодой девушки без всякого колебания и так сурово, что Зинаида озадаченно посмотрела на нее.
— Скажите, как энергично! Наконец-то хоть проблеск чего-то, напоминающего мою крошку Эльзу! Однако берегись, дитя, ты поссоришься из-за этого с женихом; он обожает своего друга.
Эльза ничего не ответила. Она не сводила глаз с красивой дамы, с каждой минутой казавшейся ей загадочнее. Она почти не принимала участия в разговоре в гостиной, только слушала все с большим удивлением. Неужели это та самая женщина, у которой четверть часа назад вырвался из глубины души крик жестокой муки и отчаяния и которая теперь так весело смеялась и шутила? Она и теперь смеялась, но вдруг замолчала и схватилась руками за грудь, точно задыхаясь; ее лицо покрылось мертвенной бледностью, и она в полуобморочном состоянии прислонилась к стене.
— Господи! Что с вами? — вскрикнула испуганная Эльза, обвивая ее руками, чтобы поддержать.
— Ничего! Не бойся… Сейчас пройдет, — прошептала Зинаида.
Ее голова опустилась на плечо девушки, и из ее груди вырвалось страстное полуподавленное рыдание. Эльза больше не спрашивала и не стала звать на помощь; она инстинктивно чувствовала, что мужчины, оставшиеся в гостиной, не должны были знать об этом.
Впрочем, это продолжалось лишь несколько минут. Зинаида подняла голову и попыталась улыбнуться, хотя ее губы дрожали и голос прерывался.
— Нервный припадок… Я опять слишком много говорила, слишком горячилась. Доктор запретил мне это. Пожалуйста, не рассказывай тем двум. Ну, прощай, завтра увидимся.
Эльза почувствовала на своей щеке горячий поцелуй; потом леди Марвуд вырвалась из ее рук и быстро ушла, отказавшись от дальнейших проводов. Гассан уже открыл дверцу кареты, она еще раз махнула Эльзе, экипаж двинулся, и она исчезла так же быстро, как появилась.
Полчаса спустя Зоннек и Эрвальд тоже шли через сад. Они возбужденно говорили; между бровей Эрвальда образовалась глубокая складка, и он очень раздраженно произнес:
— Не трудись отрицать, Лотарь! Я никогда не буду в милости у твоей невесты. Я полагаю, ты сам видишь это не хуже меня.
