— Но вы можете нарисовать его, — кивнул Ангус.
— Наверное, я могла бы нарисовать его и сейчас; там каждая деталь производила потрясающее впечатление. Такую вещь никогда не забудешь.
— О некоторых артефактах я думаю то же самое. — Ангус подтолкнул к ней листок бумаги. — Видите этот рисунок ожерелья?
— Вижу.
Ангус заметил, что она старается скрывать свое неодобрительное отношение к выполненному рисунку, но у нее это плохо получалось.
— Я знаю, рисунок отвратительный.
— Слава Богу! Я боялась, что вы хотели услышать от меня похвалу.
— Да нет, — усмехнулся Ангус, — я просто хочу посмотреть, как вы нарисуете этот же предмет.
Мэри еще раз посмотрела на рисунок.
— Это будет не слишком трудно сделать, но мне понадобится сам артефакт.
Ангус полез в стол и из бархатной коробочки достал ожерелье. Мэри с благоговением взяла его в руки и внимательно рассмотрела.
— Прекрасное ожерелье.
— Я тоже так думаю. Значит, вы считаете, что могли бы нарисовать лучше, чем то, что у меня уже есть?
— Дайте мне бумагу и чернила, — усмехнулась Мэри, — и я покажу вам, каким должен быть рисунок.
Ангус снова полез в стол, достал все, что она просила, и поставил перед ней.
Наконец у нее появился шанс показать себя Ангусу!
Мэри несколько минут рассматривала предмет, потом обмакнула перо в чернила, аккуратно постучала им по краю чернильницы и начала рисовать.
Она обожала эту работу: воспроизводить мельчайшие детали предмета, чтобы можно было донести все исторические нюансы до других людей. Некоторые относятся к иллюстрациям как к художественному творчеству, и действительно здесь требовался талант, но Мэри знала, что иллюстрации — это нечто гораздо большее. В отличие от салонных рисунков эти работы требовали точного и аккуратного воспроизведения в мельчайших подробностях.
Перо запорхало по бумаге, Мэри увлеклась любимым делом, и линии ложились гладко и ровно.
Ангус как загипнотизированный наблюдал за ней, видя, как ее спокойный взгляд осматривает небольшую золотую вещицу, измеряет ее, придает форму и потом переносит все это на бумагу. Процесс настолько увлек Мэри, что она закусила нижнюю губу, и Ангус уже никуда не мог отвести взгляд.
У нее были самые великолепные губы, пухлые и чувственные, словно умолявшие, чтобы их попробовали на вкус. Ангус беспокойно заерзал на стуле и попытался сосредоточиться на чтении, но его взгляд снова и снова возвращался к Мэри. Слава Богу, она наконец отложила ручку в сторону.
— Ну вот. Только еще не высохло, поэтому осторожно, — передала она свой рисунок, и он мгновенно узнал ту самую изящную руку, которая иллюстрировала работы Майкла Херста. У него все содрогнулось внутри и замерло. Ангус прикрыл глаза.
— Эррол?
Он открыл глаза и увидел, что Мэри внимательно смотрит на него.
— С вами все в порядке?
— Все прекрасно, — коротко ответил он, аккуратно собирая бумаги, чтобы не испортить рисунок. — Спасибо вам за этот рисунок.
«Боже правый, что мне делать? Херст, я тебя подвел. Какой поворот. Какой некрасивый, ужасный поворот», — думал Ангус. Потом он вдруг понял, что Мэри что-то говорит ему.
— Если хотите, я могла бы еще что-нибудь нарисовать. Это все-таки веселее, чем все время сидеть в комнате и…
— Вы можете выходить из своей комнаты.
— В любое время? — заморгала ресницами Мэри, не веря собственным ушам.
— Конечно. — Ангус, быстро заперев стол, встал. Все его движения были отрывистыми. — Я уверен, что теперь закончу эту статью.
Мэри встала за ним следом, хотя и не знала, что ей думать. Только что она рисовала иллюстрацию, и потом вдруг Эррол посмотрел на нее как на незнакомку.
— Я… я не знаю, что сказать. Спасибо, что позволили мне выходить из комнаты. Вы… вы хотите, чтобы я вернулась? Я могла бы проиллюстрировать все, над чем вы сейчас работаете, и…
— Да. Завтра. Мы…
Ангус встретился с ней взглядом, и Мэри поразилась напряженности, царившей на его лице.
— Эррол, что…
— Завтра.
Он поклонился и, развернувшись на каблуках, вышел, оставив ее одну среди собственных сокровищ.
Письмо Майкла Ангусу Хею, графу Эрролу, из экипажа, ползущего по узким улицам Парижа:
«Я только что говорил с Элджином о коллекции скульптур из мрамора, которую он привез из Греции, и о важности такого сокровища. Он неустанно восхвалял наши попытки разобрать код иероглифов и говорил, будто вполне уверен в том, что Шампойон найдет этот код до конца года. Если бы так и было! Решение сложной головоломки приносит мне почти такое же удовольствие, как сама жизнь. Но ведь и ты точно такой, поэтому я зря трачу чернила, когда пишу об этом. Ты, не в пример многим другим, понимаешь волшебную силу открытия, не правда ли, мой друг?»
На следующее утро Нисон, войдя в комнату для завтрака, даже остановился от неожиданности.
— Ангус? Никогда не видел, чтобы ты поднимался в такую рань.
Ангус опустил «Морнинг пост» и мрачно посмотрел на кузена.
— Я не вставал, потому что не ложился.
Эта ночь прошла для него беспокойно, слишком много мыслей бушевало в голове. Тот факт, что по другую сторону двери находилась Мэри, тоже не способствовал сну.
— А, понятно, — всезнающим тоном заявил Нисон. — Ты опять думал о Кире. Эти мысли всегда не дают тебе спать.
— На самом деле в этот раз все не так.
— Что же не давало тебе спать в этот раз? — удивленно поинтересовался Нисон.
Ангус отлично понимал, что мешало ему спать в эту ночь: понимание того, что женщина, которая находилась у него в плену, оказалась именно той, за кого себя выдавала. И этого было достаточно, чтобы оставить без сна любого нормального человека.
Он-то думал, она лжет, вот только почему он был так уверен в этом? Неужели из-за письма Майкла, где тот просил проявить осторожность? Или из-за взволновавшей его схожести Мэри с Кирой, что показалось ему слишком подозрительным? Или здесь крылось что-то еще? «Неужели я не захотел поверить, потому что меня влекло к ней? Неужели я просто защищался?»
После долгой бессонной ночи Ангус знал ответ, и он ему нисколько не нравился. Он ошибся, ужасно ошибся. Теперь ему следовало найти способ сказать об этом Мэри.
Нисон наполнил тарелку с ломившихся от еды подносов, выстроившихся в ряд на буфете, и сел за стол.
— Твой шарф… — взглянул он на Ангуса и вздрогнул. — Прости. Просто это напоминает мне о Кире.
Ангус поправил шарф, ничуть не удивившись реакции кузена. При виде безобразных шрамов не многие чувствовали себя уютно, поэтому спокойнее было просто скрывать их от чужих глаз.
