– Что было бы тогда? – повторила Алиса с отчаянной решимостью. – В моем ружье было еще несколько зарядов, второй выстрел оставался для меня.
Дитрих побледнел как полотно, и с его губ сорвалось восклицание подавленной ярости.
– Вы так сильно любите его?
– Да, так сильно.
Сверкающие глаза Алисы встретились с глазами барона. Это была уже не прежняя усталая, равнодушная Алиса Равенсберг, холодная, важная светская дама, это была женщина, охваченная горячей страстью и откровенно признававшаяся в ней. Однако в следующую же минуту она раскаялась в своей неосторожности. Он подошел к ней близко-близко, и его голос понизился до шепота, в котором было что-то страшное.
– Берегитесь! Вы выдали мне свое больное место, а это опасно.
Алиса невольно содрогнулась под его тяжелым взглядом.
– Барон Залек! Ваши глаза напоминают взгляд тигра, – тихо сказала она.
– Да, когда во мне разбудят этого тигра. Не отодвигайтесь от меня с таким страхом, вам не грозит ни малейшая опасность, но я умею попадать в цель, которую наметил себе, хоть бы это был и не хищный зверь!
– Вы посмели бы? – в ужасе воскликнула Алиса.
– Почему же не посметь? Мне больше нечего терять. Если до этой минуты я еще боролся за существование, то теперь жизнь для меня потеряла всякий смысл. Вы не хотели поверить моей любви, так поверьте моей ненависти. Может быть, она докажет вам, что я… не простой претендент на ваше золото! – И Залек вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.
Алиса ни на минуту не усомнилась в серьезности его угрозы. Такой человек, как Залек, не отделывался пустыми фразами и без всяких угрызений совести убил бы того, в ком видел теперь своего смертельного врага. А Зигварт так часто бродит по лесу один со своим ружьем.
Алиса сжала руками виски, пытаясь побороть страх, лишавший ее способности рассуждать. Ей было ясно одно: барон и Зигварт не должны больше встречаться, их надо разлучить во что бы то ни стало. Однако Залек ни за что не уедет, значит, надо уехать Герману. Но как это устроить? Как предупредить его, скрыв от него, с какой стороны и почему ему угрожает опасность? С полчаса молодая женщина беспокойно ходила по комнате. В ее голове роились тысячи планов, но она отбрасывала их, так как все они оказывались неисполнимыми. Наконец у нее блеснула спасительная мысль. Она поспешно подошла к письменному столу и начала торопливо писать письмо. Оно было коротким, и на конверте стоял адрес ее отца. Потом она позвонила и велела горничной немедленно отослать письмо с нарочным в Берклей, чтобы оно на следующий же день могло быть в Хейзлтоне.
Письмо было отправлено. Алиса стояла у окна и смотрела вслед уехавшему посыльному, потом с глубоким вздохом облегчения прижала руки к груди. Теперь оставалось только ждать, как все обойдется.
Пребывание графини Равенсберг у Гунтрамов приближалось к концу. Все это время она незаметно устраивала так, что Гунтрам и Зигварт вдвоем постоянно сопровождали ее на охоту. Залек под каким-нибудь предлогом оставался дома. День отъезда был уже назначен, как вдруг пришло неожиданное известие, что Морленд лично явится за дочерью.
Причину его приезда было нетрудно объяснить: он намеревался приехать в Берклей, осмотреть электростанцию, работоспособность которой должна была увеличиться. Для этой цели он намеревался использовать один из притоков реки с сильным течением.
«Король Хейзлтона», как называли Морленда местные обыватели, всегда любил решать дела сам. Он умел сохранить за собой первенство как в деловом, так и в общественном отношении. Где бы ни появлялся, он был всегда центром всеобщего внимания, вокруг которого все вращалось. При этом он по-прежнему оставался недоступным даже для своих гостей.
То обстоятельство, что его дочь на время охоты постоянно останавливалась у Гунтрамов, считалось для них честью и объяснялось исключительно дружбой графини с миссис Гунтрам. Но то, что сам Морленд посетил ферму своего бывшего подчиненного, являлось событием, возбудившим почтительное изумление во всем Берклее.
– Ну, как ты находишь его? – спросил Адальберт, когда после первых приветствий Морленд с дочерью ушел в ее комнаты. – Ты не видел его целых восемь лет, изменился он на твой взгляд?
– Почти нет, – ответил Зигварт, стоявший с хозяином на веранде. – Он стал еще на несколько градусов холоднее, и в нем еще прибавилось самоуверенности и надменного чувства своего превосходства. В сущности, это вполне понятно в человеке, достигшем таких колоссальных успехов. Он вообще всегда был не способен на теплые чувства. Может быть, дочь составляет для него исключение, но и отцовских чувств он никогда не проявлял.
– Как бы то ни было, но это неожиданное посещение мне очень приятно, – весело сказал Гунтрам, – я теперь стану известной особой, перед которой будут заискивать и в Берклее, и в Хейзлтоне. Все городские газеты постоянно сообщают о поездках и местопребывании «великого Вильяма», и его визит ко мне будет зарегистрирован. Меня нисколько не удивит, если сюда явятся несколько репортеров и начнут интервьюировать меня, зачем именно он сюда приехал, а затем в газетах появится описание моей фермы. Что же? Мне это не вредит.
– Неужели у вас так далеко заходит преклонение перед долларом? Это, пожалуй, еще хуже, чем заискивание при дворах наших царствующих особ. После этого нечего и удивляться, если такие тузы теряют над собой контроль и чувствуют себя абсолютными самодержцами.
Зигварт хотел войти в дом, но Адальберт остановил его.
– Герман, в последнее время тебе не бросилось в глаза поведение Дитриха?
– Он, кажется, стал большим нелюдимом, почти постоянно в лесу со своим ружьем.
– И всегда один. Алиса его, очевидно, отвергла. Она настояла, чтобы мы ездили с ней на охоту, а его не приглашает. Ты что-нибудь знаешь об этом?
– Нет, в таком деле господин фон Залек вряд ли взял бы меня в поверенные.
– Я надеялся, что тот случай на охоте положит конец вашим натянутым отношениям, – с упреком возразил Адальберт. – Ведь ты обязан ему жизнью.
– Я благодарил его, но он так резко отклонил мою благодарность, что мне пришлось замолчать. Вообще многое в этом деле осталось для меня загадкой. Выстрел, наверное, был сделан из его ружья?
– Разумеется! Я промахнулся, а ты упал, не успев выстрелить во второй раз. Кроме того, ведь Алиса закричала нам, что он мастерски попал в цель.
– Да, да, – ответил Зигварт. – Ну, что же, если он и не хочет принимать мою благодарность, я, во всяком случае, исполнил свой долг.
С этими словами он вошел в дом, явно не желая продолжать разговор.
Наверху в комнате Алисы у окна стоял Морленд. Внешне он мало изменился, хотя ему уже перевалило за шестьдесят, но в его лице ни одна черта не говорила об утомлении или упадке сил. Для этой железной натуры работа служила жизненным эликсиром. Пока он трудился, старость не решалась к нему приблизиться.
