Эта речь, излившаяся из глубочайших глубин души Крингеляйна, заняла все время, пока они ехали от Лейпцигерштрассе до Унтер-ден-Линден.
— Ну почему — поздно? — довольно рассеянно заметил Гайгерн, поглощенный сложностями уличного движения и неумелыми маневрами ехавшего впереди автомобиля. Запахи маленькой убогой кухоньки, которыми потянуло от слов Крингеляйна, испортили барону настроение и свели на нет его лихой порыв — одолжить у «директора» три тысячи.
Да и Крингеляйн, одетый в шелковую рубашку, раскатывающий в автомобиле, тоже пожалел, что не в меру разоткровенничался. И поэтому он поспешил снова заговорить:
— Итак, мы идем танцевать. Я буду чрезвычайно обязан вам, господин барон, если вы возьмете меня под свою опеку. А что еще можно предпринять сегодня вечером?
Втайне Крингеляйн ожидал ответа, который разрешил бы его неразрешимые проблемы: он желал того, что было похоже на иные картины в музеях, но было бы осязаемым, того, что в газетах, которые он читал, называлось словом «оргия». Крингеляйн догадывался, что изящные господа в столице имеют ключ и доступ к подобным вещам. Вчера доктор Оттерншлаг, пойдя навстречу невнятно высказанному Крингеляйном желанию найти женское общество, притащил его на вечер балета с участием Грузинской. Ну что ж… Это было не то, решил про себя Крингеляйн. Все, конечно, было очень красиво, но слишком поэтично, слишком трогательно и возвышенно, он очень устал, начал задремывать, все время чувствовал себя не в своей тарелке, а в конце концов начались боли в желудке. Но сегодня…
— Лучшее место, куда вы могли бы пойти, это Дворец спорта, — сказал Гайгерн. — Сейчас спросим у портье, нет ли билета на бокс.
— По правде сказать, бокс меня вовсе не интересует, — с высокомерием читателя журнала «Космос» возразил Крингеляйн.
— Не интересует? А вы когда-нибудь видели бокс? Ну так пойдите посмотрите. Вам будет интересно.
— А вы пойдете, господин барон? — быстро спросил Крингеляйн. После гонки по автостраде и полета он чувствовал себя просто великолепно — бодрым, сильным, готовым на что угодно, однако ему казалось, что, если барон его покинет, он тут же испустит дух, как резиновая кукла, которую проткнули.
— Да я-то хотел бы пойти. Прямо-таки безумно хотел бы. Но не могу. У меня нет денег.
Пока шел этот разговор, они миновали Тиргартен, где на ветвях набухали почки; вдали уже виднелся фасад Гранд-отеля. Гайгерн сбавил скорость до двенадцати километров в час, он хотел дать «господину директору» время на ответ. Крингеляйн долго пережевывал новость, которую с улыбкой сообщил ему Гайгерн. Они уже затормозили напротив пятого подъезда, уже вышли из машины, а Крингеляйн все еще не принял никакого решения.
— Отведу машину в гараж, — крикнул Гайгерн, после того как Крингеляйн выбрался и встал на тротуаре, широко расставив негнущиеся, слегка ноющие ноги.
Автомобиль скрылся за углом. Крингеляйн в глубокой задумчивости прошествовал сквозь вращающуюся дверь, механика которой больше не ставила его в тупик. «Нет денег, — думал он. — У него нет денег. Надо что-то делать…»
Старший администратор Рона, портье и все бои и даже однорукий лифтер заметили перемены в наружности Крингеляйна, однако не подали виду. В холле плавал аромат кофе, здесь было людно и шумно. Часы показывали без десяти минут пять. Доктор Оттерншлаг сидел на своем обычном месте, рядом с его креслом были навалены газеты. Оттерншлаг посмотрел на Крингеляйна с неуловимым выражением насмешки и грусти. Крингеляйн довольно неуверенно подошел к нему и протянул руку.
— Новый Адам, — сказал Оттерншлаг, не пожав протянутой руки — ладони у него были холодные и влажные, поэтому он постеснялся пожать руку Крингеляйна. — Бабочка выпорхнула из куколки. И где же мы порхали сегодня, если позволите полюбопытствовать?
— Делал покупки. Ездил кататься на автомобиле. По автостраде. Обедал на озере Ванзее. Потом летал, — ответил Крингеляйн. В его тоне по отношению к Оттерншлагу появилось что-то новое, но он этого не заметил.
— Бесподобно. А куда теперь?
— В пять часов у меня встреча. Я иду танцевать.
— О! А после танцев?
— После танцев хочу пойти на соревнования по боксу. Во Дворец спорта.
— Вот как… — Больше Оттерншлаг ничего не сказал. С обиженным видом он поднес к глазам газету и стал читать. Землетрясение в Китае, сорок тысяч жертв. Этого мало, чтобы рассеять скуку доктора Оттерншлага.
Поднявшись к себе в номер переодеться, Гайгерн обнаружил возле своей двери Крингеляйна.
— Ну что? — недовольно спросил Гайгерн маленький свихнувшийся человечек, с которым он связался, уже начал действовать барону на нервы.
— Господин барон, вы пошутили или вы в самом деле находитесь в стесненном финансовом положении? — поспешил спросить Крингеляйн. Произнесенная им фраза была одной из самых трудных за всю его жизнь, и Крингеляйн все-таки запнулся, несмотря на предварительную подготовку.
— Чистая правда, господин директор. Я — побитый пес. По уши в неудачах. В кармане у меня двадцать две марки тридцать пфеннигов, и это все. Завтра я повешусь на дереве в Тиргартене, — Гайгерн засмеялся всем своим симпатичным лицом. — Но что самое скверное — через три дня я должен быть в Вене. Я влюбился, понимаете? Отчаянно влюбился в одну женщину. Я должен приехать к ней в Вену. А денег нет, хоть ты тресни. Если бы кто-нибудь одолжил, немного, лишь бы хватило, чтобы вечером сыграть…
— Я тоже хочу играть, — быстро сказал Крингеляйн. Слова вырвались откуда-то из самой глубины его души. И снова у него появилось ощущение скорости в 120 км в час, ощущение полета — он во весь дух мчался в бесконечность.
— Гм… Мы встретимся с вами во Дворце спорта и оттуда поедем в один славный клуб. Вы поставите тысячу, а я свои двадцать две марки. — Гайгерн отпер дверь своего номера и скрылся, оставив Крингеляйна в одиночестве. Гайгерн был сыт им по горло.
В номере он, не раздеваясь, бросился на кровать и закрыл глаза. Все было противно, все раздражало. Он попытался представить себе девушку с непослушным светлым локоном на лбу — он договорился встретиться с ней в пять часов в Желтом павильоне — и не смог восстановить в памяти ее черты. В мыслях все время всплывало что-то другое: ночник на столике в номере Грузинской, балконная решетка, полоса автострады, клочок летного поля, порвавшаяся и связанная веревочкой подтяжка Крингеляйна. «Мало спал сегодня ночью», — подумал он задорно, взволнованно, с жаркой радостью. И на три минуты провалился, как в черную яму, в сон, где был отдых, — такому сну он научился на фронте во время войны. Вскоре в дверь постучали — вошла горничная с письмом в руке и разбудила Гайгерна. Письмо было от Крингеляйна.
