Было очевидно, что они не знали, что делать дальше. Наконец Майлс решил положить этому конец. Набрав в грудь побольше воздуха, он встал перед ней, потом медленно склонился, так медленно, что она вначале ощутила лишь его теплое дыхание и только затем прикосновение его губ к ее губам.
На мгновение щека Майлса прижалась к ее щеке. Его кожа все еще была лихорадочно горячей. И колючей от щетины. При этом ощущении сердце Синтии подпрыгнуло в груди, и она закрыла глаза, вдыхая запах пота, чистого белья и табака.
И тут он вдруг поднял голову и, выпрямившись, отступил от нее на шаг. После чего рука его потянулась к переносице. Не обнаружив там очков, Майлс тяжко вздохнул и отошел еще на несколько шагов.
Позже, у себя в комнате, Синтия не могла вспомнить, как она вышла из его комнаты. Она не запомнила ощущения холодного мрамора под ногами, когда шла по коридору, не заметила свечей, горевших в настенных светильниках, и длинных теней, отбрасываемых лунным светом, проникавшим сквозь высокие узкие окна. Ее чувства были поглощены тем, что вновь и вновь оживляли в памяти прикосновения Майлса Редмонда и его образ, медленно отступавший от нее, — казалось, ему требовалась вся сила воли, чтобы не удерживать ее, когда она уходила.
Синтия проснулась с котенком на голове и ощущением чистого, ничем не замутненного счастья. Но тут память вернула ее с небес на землю, и она вспомнила, что сегодня — решающий день.
Сняв с головы сладко зевающий комочек меха, она чмокнула его в мордочку, затем выбралась из постели и поспешила к умывальнику, чтобы умыться в теплой, пахнущей лавандой воде. Уже почти стащив с себя рубашку, она замерзла, внезапно ощутив запах Майлса, запах его пота и кожи. Он все еще оставался с ней.
Синтия помедлила, сделав глубокий дурманящий вдох. Но тут же спохватилась. Не хватало только, чтобы горничная застала ее полуголой, нюхающей собственную рубашку!
Она стащила с себя рубашку и почти благоговейно отложила ее в сторону, словно это была частичка Майлса.
Затем, с тем же благоговейным ощущением, вымыла лицо и тело.
«Это не должно повториться», — сказал он. Еще бы! Уж она-то позаботится об этом. Им нужно держаться друг от друга подальше. Ее инстинкт самосохранения тому порукой, тем более что ей осталось пробыть здесь только одну неделю.
Только одну неделю.
Ей вдруг стало зябко.
Открыв гардероб, она встряхнула свой тощий кошелек. Через неделю этот загородный прием закончится. А у нее осталось три фунта, сундук, полный одежды… и котенок.
И ей совершенно некуда ехать.
Синтия тяжело опустилась на постель, словно ее сны о бесконечном падении в бездну внезапно стали явью. Она бросила взгляд в зеркало. Ей не понравилась девушка, которая смотрела на нее оттуда. Кто захочет танцевать с такой напряженной, испуганной особой?
Хотя и — несомненно! — по-прежнему красивой.
Забавно. Она красива, умна, изобретательна. И ни на что не годится.
Кроме того, чем она занимается сейчас.
Эта последняя мысль заставила Синтию рассмеяться над самой собой. Поцеловав в очередной раз котенка, она расправила плечи и направилась вниз, на завтрак.
Но сегодня у нее не было аппетита. Нервы устроили настоящий водоворот у нее в желудке.
За залитым солнцем столом собралась вся компания, кроме Майлса, что весьма обрадовало Синтию. Положив себе на тарелку яйца и копченую рыбу — ей совершенно не хотелось есть, она развлекалась тем, что сгребала еду в живописные кучки и украдкой поглядывала на Гудкайнда. В какой-то момент перехватив его взгляд, она изобразила робкую улыбку, стараясь не представлять его в дамской шляпке с большим бантом, завязанным под подбородком.
Голубой бы ему пошел. Несомненно.
Он улыбнулся в ответ. «У него приятная улыбка, — решила Синтия. — И довольно красивые глаза, хотя и выглядят мутноватыми этим утром». У него также имелись заметные залысины, но для мужчины его возраста это было вполне простительно.
— Мисс Брайтли, — вдруг сказал он, — я хотел спросить, не окажете ли вы мне любезность, не прогуляетесь ли со мной по саду? Ваша редкая проницательность могла бы пригодиться в моей работе.
Его речь была несколько невнятной. Очевидно, Джонатан и Аргоси опять устроили пьянку, заставив его засидеться допоздна.
Вайолет подмигнула, не слишком таясь, и Синтия пнула ее ногой под столом. Джорджина оживилась, бросив на нее поощряющий взгляд, и Синтии захотелось пнуть и ее тоже, но совсем подругой причине.
Леди Уиндермир казалась озадаченной, а Аргоси сжал челюсти. «Когда же он поймет, что притворная беззаботность имеет свои последствия?» — задалась вопросом Синтия, одарив его чарующей улыбкой. И он тотчас расслабился.
«У меня есть цель. Победитель получает все», — сказала себе Синтия. Жаль только, что она не могла сказать Аргоси, что у него осталась всего неделя, чтобы добиться ее благосклонности, а потом…
Потом Золушка превратится в нищенку.
Она так и не притронулась к завтраку.
Но, тем не менее, покорно отправилась на прогулку вокруг розария с мистером Гудкайндом. Они оба сошлись на том, что обожают розы.
В розарии трудился садовник, который срезал отцветающие цветки и бросал их в корзину. Прогуливаясь по дорожкам, они слышали размеренное щелканье его ножниц. Умиротворяющий летний звук.
— Как продвигается ваша работа, мистер Гудкайнд? Надеюсь, вы черпаете вдохновение в вашем окружении?
— О, мисс Брайтли, я должен поблагодарить вас. Вы добавили моей работе… новое измерение.
При более близком рассмотрении Синтия обнаружила, что его редкие волосы прилипли к черепу, а кожа выглядит даже более бледной, чем обычно. Она присмотрелась. Нет, это не игра света, пробивавшегося сквозь листву деревьев. Его кожа действительно приобрела зеленоватый оттенок.
Гудкайнд правильно интерпретировал ее пристальный взгляд.
— Мистер Джонатан Редмонд и лорд Аргоси уговорили меня сыграть в бильярд вчера вечером. Кажется, я спустил немало денег и выпил немало бокалов бренди.
— Надеюсь, вы попросили у экономки порошок от головы, мистер Гудкайнд, — заботливо проговорила Синтия.
— О нет-нет. Думаю, мне полезно страдать от собственных излишеств. Это способствует искреннему раскаянию и страстному обличению пороков в моих трудах. — Во взгляде, которым он одарил ее, было что-то похожее на намек. — А вот на вас излишества никак не отражаются.
Если это был комплимент, то с изрядной долей осуждения. Гудкайнд помедлил у скамьи, как бы предлагая присесть.
