Сейчас же Гранту хотелось одного – чтобы они ушли и он мог поскорее вернуться к Джиллиане. Однако отец и дочь, похоже, были полны решимости не обращать внимания на его слова и взять на себя заботу о Джиллиане.
– Ваше сиятельство, если ее действительно отравили, то без лечения она может умереть, – увещевал его доктор Фентон. Он шагнул вперед, но Грант уперся обеими руками в дверной косяк, преграждая вход в комнату. Единственный путь в его спальню вел через коридор и комнату Майкла, и Грант сомневался, что даже таким решительным личностям удастся отыскать дорогу в этом лабиринте.
– Вам придется пройти мимо меня, чтобы добраться до Джиллианы, – сказал он. – А я сейчас так зол, что это, уверяю вас, окажется невыполнимой задачей.
– Я не одобряю ваших действий, ваше сиятельство, – проговорил доктор Фентон, выпрямляясь в полный рост с таким видом, будто готовился к бою. – Джиллиана находится под моей защитой, и ее не должен осматривать посторонний.
– К тому же иностранец, – добавила Арабелла. Грант даже не пытался скрыть свое презрение.
– Доктор Фентон, вы не одобрите ничего, что имеет отношение к Джиллиане. Но мне плевать, что вы оба думаете о Лоренцо. Он превосходный врач.
– Сомневаюсь, что он знаком с нашими методами лечения, ваше сиятельство, – возразила Арабелла. – Не думаю, что он изучал новейшие исследования.
– Я ему полностью доверяю, – отчеканил Грант, намеренно позволяя им истолковать эти слова как угодно.
– Я вынужден настаивать, ваше сиятельство, – упорствовал доктор Фентон, и это замечание вызвало у Гранта улыбку.
– Я тоже, сэр, – отозвался он, делая шаг в лабораторию. Он захлопнул дверь у них перед носом, а для верности еще и запер ее.
Если у смерти есть цвет, то он пепельно-серый. Если у нее есть запах, то он наверняка кислый, как у земли, лишенной солнца. А если у нее есть привкус, то он именно такой, какой был сейчас во рту у Джиллианы.
Какой-то крошечный человечек, обутый в огромные, подбитые гвоздями сапоги, топал у нее в животе. Вдобавок у нее болело в таких местах, которых она никогда даже не ощущала до сегодняшнего утра. Теперь же она как будто была вся составлена из болезненных кусочков, которые едва держались вместе.
Она бы застонала, но на это требовалось слишком много усилий.
Когда же она заболела? Ночью? Джиллиана попыталась открыть глаза, но веки были слишком тяжелыми, чтобы она могла поднять их. Лучше дать сну обрушиться на нее словно водопад.
Вода. Холодная вода. Какой неприятный сон.
Грант тоже был там, то внимательный и заботливый, то сердитый. Он требовал, чтобы она что-то сделала. Почему она никак не может вспомнить? Все было одним сплошным пятном, и все же некоторые воспоминания казались острее остальных. Джиллиана скользнула руками под одеяло и нащупала под головой подушку. Мгновение спустя она зарылась в нее лицом и подождала, когда пройдет тошнота.
Очень медленно повернулась она на бок, на середину кровати. Пожалуйста, нет, не надо больше рвоты. Желудок и так уже истерзан.
– А, вы наконец очнулись. Вам все еще плохо, мисс Камерон?
Джиллиана открыла глаза и увидела Лоренцо, заботливо склонившегося над ней. Она бы ответила ему, но произнести сейчас хоть слово казалось просто невозможным. К счастью, он, похоже, это понимал.
Лоренцо протянул руку и убрал с ее лба мокрые волосы.
– Ваш желудок все еще не успокоился?
Джиллиана лишь прикрыла глаза, надеясь, что ему будет достаточно такого ответа. И снова он, кажется, прекрасно понял, что она чувствует.
– Мне пришлось дать вам сильное лекарство, и последствия были не из приятных. Но это скоро пройдет, и тогда я дам вам немного теплого вина.
Он не стал описывать какую-либо еду или питье, за что Джиллиана была ему безмерно благодарна. Вместо этого он пододвинул к ней что-то по простыне. Она протянула руку и дотронулась до холодного края фарфоровой миски. Очевидно, рвота у нее еще не прекратилась, и Лоренцо, благослови его Бог, понимал это.
Немного погодя Лоренцо протер ей лицо. Прикосновение прохладной ткани к коже было так приятно. Какие же у него нежные руки! Джиллиана могла представить, как пациентам в Италии не хватает его. Однако когда он попытался придать ей сидячее положение, она слабо запротестовала.
– Ну-ну, – уговаривал он. – По крайней мере, прополощите рот.
Джиллиана послушалась, а когда Лоренцо предложил ей вина, сделала глоток из чашки, которую он поднес к ее губам. Ей удалось проглотить немного горьковатой жидкости. Быть может, теперь он оставит ее в покое.
– Желудок успокоился?
– Не совсем, – ответила она, откинувшись на спину. Схватив подушку, она прижала ее к животу. Лоренцо накрыл ее вначале простыней, затем одеялом и убрал миску.
– Когда? – спросила Джиллиана. Это единственное слово казалось пределом того, что она могла произнести.
– Когда вы почувствуете себя лучше? У всех это бывает по-разному. – Лоренцо пожал плечами. Может, через день, может, через два. Но сейчас вы не должны беспокоиться, как много времени это займет, просто лежите и восстанавливайте силы. Вашему организму здорово досталось.
– Что случилось?
– Думаю, будет лучше, если это расскажет вам Грант.
Джиллиана хотела кивнуть, но внезапно это движение показалось ей совершенно непосильным. Лоренцо что-то подмешал в вино? Но прежде чем она успела спросить его об этом, ее накрыл сон.
Не имело значения, что он десятый граф Стрейтерн. Если бы кто-то застал его здесь, Гранту было бы затруднительно объяснить свое присутствие или то, почему он собирает саквояж для женщины, которая является чуждой свету.
То, что он вошел в ее комнату, было бы воспринято как скандальный факт, не говоря уже о его действиях в последние пять минут. Сначала он аккуратно сложил четыре ее платья и сейчас доставал сорочки и чулки из нижнего ящика платяного шкафа. Вообще-то ему следовало бы приказать одной из служанок сделать это, но Грант не хотел, чтобы кто-то в Роузмуре знал, что происходит во дворце.
Самое печальное, что, не считая Лоренцо, он не знал, кому может доверять. Поэтому разумнее было не доверять никому.
Грант вытащил последние вещи из шкафа. Никогда раньше он не вторгался в женские владения, не складывал женские вещи, при этом невольно задаваясь вопросом об их истории. Носила ли Джиллиана это, когда встретила Роберта? Видел ли Роберт эту рубашку? Принадлежало ли это ей как дочери преуспевающего эдинбургского купца?
Джиллиане пришлось превратиться если даже не из любимой и лелеемой дочери, то уж наверняка из привилегированной девушки в служанку. Уже одного этого было достаточно, чтобы разозлить его. Джиллиана не из тех людей, что вызывают жалость. Грант восхищался ее выдержкой и сострадал ее горю. Но содержимое ее гардероба заставило его задуматься о том, какими должны были быть для нее эти последние два года.
