В письме было обещано, что ее будет ждать фарео. И в самом деле, два могучих раба переминались с ноги на ногу в ожидании.
Они помогли гетере сесть в фарео, подняли его и проворно затопали ногами по каменистым дорожкам, держа путь… Куда?
Гетера выглянула было, но вокруг царила полная темнота, ночь нынче выдалась беззвездной и безлунной. Ей показалось, что где-то слева промелькнули огни храма Афродиты — но может быть, это ей лишь показалось. Да какая разница, где именно состоится симпосий? Главное, чтобы хорошо заплатили.
Легкая дрема овладела женщиной, и она стала думать о единственном существе, которое любила в жизни. Эта любовь приносила ей много горя — и в то же время она была единственным счастьем ее жизни… Гетера еще и потому так сильно волновалась из-за того, что потратила слишком много денег на зубы, что деньги были гораздо нужнее этому бесконечно любимому и дорогому существу.
Она уснула под мерный бег носильщиков — и почему-то увидела во сне место, о котором очень не любила вспоминать, хотя и провела там целый год своей жизни и очень многим была этому месту обязана. Снилось, будто она идет по темному коридору, сжимая в руке нож… А другой рукой утирает слезы, потому что ей страшно не хочется делать то, что должна… Должна, и никак не избежать этого!
Она проснулась, ощутив, что носилки стоят на земле, и кто-то открывает их, говоря:
— Изволь, госпожа, тебя уже ждут.
Гетера оперлась на протянутую руку и выбралась на землю. Потопталась, разминая ноги, подобрала край легкого хитона, который красивыми волнами должен ниспадать из-под гиматия, чуть-чуть опустила складки на груди, чтобы их манящие полушария были лучше видны, встряхнула павлинье перо, поправила круто завитые локоны парика…
В эту самую минуту кто-то резко заломил ей руки назад так, что она согнулась, и пинками погнал вперед, приговаривая:
— Изволь, госпожа, не гневайся, тебя ждут, и велено не мешкать!
Гетера ничего не видела в темноте, вдобавок масса волос ее густого парика свалилась ей на лицо, лезла в нос, она чувствовала, что глаза слезятся, краска начинает течь… В это время ноги ее поднялись по каким-то неровным каменным ступеням — ее втолкнули в помещение, где сильно пахло горящей смолой, а по полу плясали неровные тени.
Человек, стоявший сзади, помог ей разогнуться, откинул волосы с глаз.
И еле успел подхватить ее, когда она вгляделась в лица тех, кто уже находился в этом помещении, — и чуть не упала, увидев еще одну гетеру.
Одетая с необычайной роскошью, тоже в парике — но светлом, белокуром, необыкновенно пышном, — в углу, среди каких-то других людей, сидела та самая злобная гарпия, которая выбила ей зубы!
— Элисса?! — взвизгнула гарпия при виде вошедшей. — Это ты подстроила, этакая дрянь?!
— Что ты такое говоришь, Маура? — растерянно пролепетала Элисса, а в следующее мгновение ее руки были связаны, и она оказалась сидящей рядом с каким-то багроволицым толстяком в грязном, пахнущем потом гиматии. С другой стороны от нее лежали трое мужчин, связанных по рукам и ногам, с кляпами во рту.
Когда Элиссу усаживали, она невольно привалилась к багроволицему, и тот отшатнулся от нее с такой брезгливостью, словно она была прокаженной. Однако при этом он прижался к Мауре, снова отшатнулся, с неожиданным проворством перекатился на колени и пополз прочь от женщин, вереща:
— Отпустите меня! Я рассказал все, что знал! Я ни в чем не виноват, я не трогал твою подругу, я даже не знал, что она убита!
Элисса повернула голову — и издала невольный крик при виде девушки, одетой в черное. Она была ярко освещена факелами, и можно было разглядеть ее пышные пепельные волосы, заплетенные в плексиду, ее печальное и вместе с тем суровое лицо и ясные серые глаза. За ее спиной стояли какие-то мужчины, вроде бы мелькнуло лицо Клеарха Азариаса, но Элисса смотрела только на девушку в черном.
— Лаис? — пролепетала она ошеломленно. — Это ты?!
— Что, не веришь своим глазам? — ухмыльнулась Маура. — Она, наша пыльная львица. Сожрала тераса в темнице кошмаров и выбралась на волю. А теперь и нас сожрет.
— За что… за что?.. — пролепетала Элисса. — Я ничего не сделала тебе!
— А Гелиодоре? — спросила Лаис. — Скажи, зачем ты остригла ей волосы?
— Да она и мне, и мне остригла волосы! — заверещала Маура. — Ты что, забыла?! Почему ты спрашиваешь только про Гелиодору?
— Да потому, что ты сама приказала Элиссе, чтобы она остригла и тебя, и Гелиодору, — с ненавистью бросила Лаис. — Ты спасала свою жизнь, и тебе было совершенно безразлично, что ты губишь Гелиодору. Более того! Ты даже хотела, чтобы она погибла! Это ведь ты заморочила ей голову тем, что Клеарх якобы желает стать ее первым гостем. Ты уверяла, что я завидую ей. Гелиодора была вне себя от горя — остриженная, уверенная, что я — ее враг…
— Ну и что? — хмыкнула Маура. — Это же не я выволокла ее за ограду школы гетер! Я всю ночь рыдала в своем доматио, а уж что там делала Гелиодора и где она шлялась, я не знаю! Нам было запрещено выходить за ворота ночью — а она вышла, вот и поплатилась.
— Вот они, — показала Лаис на связанных мужчин, — признались, что в ту ночь должны были пробраться в школу гетер и похитить аулетриду по имени Гелиодора. Они знали, что у нее черные волосы. Они нашли потайную калитку и пробрались через нее. В это время во двор вышла плачущая девушка. У нее были черные волосы, злодеи схватили ее. Правда, они не хотели, чтобы пострадала невинная, а потому спросили ее имя. Она назвала свое имя… После этого ее судьба была решена. Ее утащили в порт… Правда, она билась и кричала, поэтому ее задушили, чтобы она молчала. Потом они изнасиловали ее, потешаясь, что удовольствие от женского тела можно получить, только если это мертвое тело, а потом хотели утопить в той же яме, куда уже бросили тело ее, как они думали, сообщника. Скажи, Маура, ты когда-нибудь вспоминаешь Подарга?
— А это кто такой? — буркнула Маура.
— Ах ты гнусная лгунья! — взревел толстяк с багровым лицом. — Уж не знаю, как ты заставила беднягу тебе помогать, небось заплатила ему, но как же подло ты его бросила! Да еще чужим именем назвалась! И другая из-за тебя погибла! Там, на ступенях храма Афродиты, когда принесли ее труп и развернули, я сразу увидел, что убили мы другую, не ту, которая пыталась обманом Олисба соблазнить. Если бы я видел ее ночью еще живой, я бы не позволил… Я бы их остановил… А ее принесли уже мертвой, я на нее и смотреть не хотел… Но кто твою данкану оставил на ее мертвом теле, я не знаю, клянусь!
— Я знаю, — кивнула Лаис.
— Зна-аешь? — протянула Маура издевательски. — Откуда? Потому что ты сама ее душила?
