– Сожалею, милорд, но Ваше общество не прибавит нам аппетита. Или Вы рассчитываете на бесплатный обед?
Лорд понял недвусмысленность намека, но не спешил уходить. Самолюбие его было уязвлено, он готов был ответить на все эти оскорбления достойным образом, но к столу так некстати снова подошел хозяин:
– Буду рад, господа, если вам придется по вкусу наша деревенская пища, – сказал он и вежливо поклонился. Обращаясь к Дамиану, он продолжал:
– Сэр, у нас никто не забывал саквояжа. Извините, ничем не могу Вам помочь.
Жюстина украдкой посмотрела на Дамиана. Ее бывший воздыхатель выглядел совсем расстроенным – на лицо легла тень, губы плотно сжались, в глазах сквозило явное разочарование.
– Что ж, – вздохнул Левингтон, – видимо, придется смириться с этой потерей. Жаль, но ничего не поделаешь.
При этих словах Жюстина встрепенулась. Речь шла, видимо, о саквояже, найденном ею сегодня утром в «Золотом Яйце». Первым желанием было тотчас рассказать обо всем Дамиану. Но раздражение и обида на лорда взяли верх, и девушка промолчала. Ей не было жаль Дамиана. «Пусть помучается, ему это на пользу! – позлорадствовала она. – Подумать только, он решил, что я ради него приехала в Суссекс!» – мысль о том, что лорд был так близок к истине, злила ее еще больше. – «Я ничего не расскажу ему о своей находке, по крайней мере, сегодня!» – твердо решила девушка, понимая, что поступает не совсем порядочно, и успокоила свою совесть: «Ведь саквояж-то не пропал… Он спокойненько дожидается в Кроули своего хозяина».
Дамиан пристально смотрел на Жюстину, словно пытался прочесть ее мысли. Неприступность мисс Брайерли беспокоила его сейчас не меньше, чем пропажа саквояжа. Волна сладких воспоминаний нахлынула на него с новой силой… Ее мягкие шелковистые волосы, чувственные губы… – все это нужно поскорее выбросить из памяти… Он чувствовал свое бессилие перед обжигающей душу страстью.
– Разговаривать во время еды – дурной тон, – наконец произнесла девушка, вытирая губы и откладывая вилку. – Мне кажется, нам пора, – она повернулась к Агнессе, – мне невыносимо наскучила эта компания.
Жюстина чувствовала, как ненависть к лорду борется в ней со страстным желанием крепко прижаться к этому человеку. И чтобы защититься от этого наваждения, она готова была снова и снова бросать ему в лицо обидные слова. Что ж, мисс Брайерли славилась не только красотой, благородством, умением поставить на место зарвавшихся кавалеров, но и способностью скрывать истинные чувства за стрелами колких острот. И сейчас это искусство помогло ей сохранить внешнее безразличие.
– Полагаю, Вы устали от себя, мисс. Мое «общество» заняло у Вас слишком мало времени, чтобы успеть наскучить, – невозмутимо произнес Дамиан. Он чувствовал, как бесит Жюстину его спокойствие. Конечно, разумнее всего было бы встать и покинуть женщин или хотя бы изменить тон, но Левингтон не сделал ни того, ни другого.
– Даже минута общения с Вами невыносима для меня!
– Должно быть, мое обаяние слишком сильно действует на Вас, если Вам удается выдержать всего минуту в моем обществе, – отпарировал лорд, улыбаясь.
Жюстина смерила его презрительным взглядом:
– Вы ничуть не изменились! Как всегда, «передергиваете», лишь бы извлечь пользу для себя! Вы и сейчас хотите оставить последнее слово за собой? Все, с меня довольно! Я по горло сыта и Вами и Вашими разговорами. Оставьте меня!
– В настоящий момент и я не испытываю особой радости от беседы с Вами, – Дамиан понимал, что вышел за рамки приличия, но не видел другого способа оградить себя от откровенной враждебности Жюстины. Надеясь задержать ее хоть на мгновение, он вытянул вперед ноги, преграждая ей путь к бегству. Он почти не контролировал свои действия, как будто кто-то внутри, неподвластный ему, руководил всем его существом.
– Я избавлю Вас от своей невыносимой компании тотчас, – глухо сказала девушка, не обращая внимания на его жест.
«Со стороны, должно быть, я выгляжу нелепо. Больше нет смысла удерживать ее, да и самому оставаться здесь», – вздохнул Дамиан, поднимаясь со стула.
– Вы совершенно правы, надо кончать этот бесполезный разговор, – лорд сухо раскланялся и вернулся к своему столику.
«Если бы родители знали, в каких местах их дочь проводит время, с кем общается, то их хватил бы удар, а отец, уж точно, запер бы ее в доме и не выпустил бы больше никуда, – думала Жюстина, направляясь к выходу. – Пока не поздно, надо наслаждаться свободой! Прочь уныние!»
У выхода девушка остановилась, поджидая Агнессу, которая рассчитывалась с хозяином за обед.
– Я вижу, у Вас улучшилось настроение, мисс, – раздался за спиной голос Дамиана.
Жюстина поморщилась от досады.
– А почему бы и нет? Отличная погода, вкусная пища, холодный лимонад… Немного не повезло с компанией, ну да что ж поделаешь?..
– Если не ошибаюсь, речь идет обо мне, а не о пьяном фермере? – грустно засмеялся лорд. Он подошел совсем близко и, кажется, опять намеревался преградить ей дорогу.
– Понимайте, как хотите, – с этими словами девушка выставила вперед зонтик, освобождая себе путь. Дамиан посторонился.
– До скорой встречи, милорд! – небрежно бросила Жюстина.
* * *
Стоял жаркий солнечный летний день. Стайка белых уток, крякая, барахталась в пруду. Под широкой кроной могучего вяза сосредоточенно умывался черный кот, рядом резвился маленький котенок. «Да это же райский уголок, настоящая сельская идиллия, – улыбнулась Жюстина. – Здесь наверняка я забуду все беды и печали и излечусь от сердечных мук».
Нора встретила сестру на крыльце своего дома. Они давно не виделись и были счастливы заключить друг друга в объятия.
Высокая, черноволосая, голубоглазая – Нора была типичной представительницей женской половины семейства Брайерли. Беременность, однако, наложила свой отпечаток, лишила ее былой привлекательности: на лице не было прежнего румянца, исчезла бьющая через край живость, которой так славилась Нора в юности. Долгое «заточение» в сельской глуши сказалось и на отношении Норы к своему гардеробу – в нем не было уже элегантности, свойственной дамам «из света». Ее простое платье из муслина канареечного цвета и широкополая соломенная шляпа, защищающая от палящего зноя, как нельзя лучше соответствовали провинциальному быту со всей его простотой и патриархальностью.
Будучи старше сестры на три года, Нора с раннего детства опекала, защищала и поддерживала ее, но когда опека становилась чрезмерной и ограничивала свободу, Жюстина бурно сопротивлялась, из-за чего между сестрами нередко возникали ссоры. Теперь детские обиды были позабыты, и они искренне радовались встрече.
