только одна шелковая лента, ее бабушка вплетала по воскресеньям в косу Хельге, как самой старшей. Интересно, досталась та ленточка теперь младшей сестре, или тоже ушла, как часть приданого кузины? Я одернула сама себя, — ну что за глупые рассуждения. Думай, думай, Агата, не отвлекайся.
Результатом я осталась не очень довольна, но что есть, то есть. В чем-то мама совершенно права, мне скоро шестнадцать лет, и здесь это считается еще детством. Мой первый бал состоится только в конце осени. А в деревне меня бы уже в пятнадцать выдали замуж, причем, безо всякого там бала, лишь бы избавиться от лишнего рта. Так что, даже если бы у меня и были свои деньги, распоряжаться ими я бы все равно не смогла. А то, что есть — не мое, а результат заботы маминого мужа. И, все-таки, это не повод отказывать в помощи бабушке. Как любил говорить папа-барон: «Решено, значит, будет сделано».
Я порылась в шкафу нашла несколько вышитых полотняных мешочков, предполагалось, что в них можно хранить всякую мелочевку. Смотрится, наверное, странно, но не посылать же деньги в бумажном конверте. Интересно, а как их мама пересылала? Я ни разу не видела, как открывают ее послание, всегда отдельно письмо, а отдельно — кошелек. Но уж нет, возвращаться, чтобы спросить, я точно не буду. Она и так сегодня настолько разволновалась, что забыла напомнить мне про уроки, такую редкую удачу я не упущу. Сложив в мешочек деньги (одну мелкую серебрушку оставила себе на всякий случай, ведь надо же будет еще купить магомарку), ленты, брошку. Подумав, добавила еще пару мотков дорогих шелковых ниток для вышивки, мы такими раньше только праздничную одежду вышивали, пусть Хельге сэкономит пару монет. Осмотревшись в комнате, решила, что больше мне добавить нечего. Осталось самое сложное, написать письмо.
«Дорогая кузина Хельге! Я очень огорчилась, узнав, что дедушки больше нет…» Нет, пожалуй, так я писать не буду. Я понимаю, что так написать было бы правильно и вежливо, но сожалеть о человеке, который за несколько лет не нашел для меня доброго слова… Так лгать я, наверное, не смогу. Может, написать так.
«Дорогая кузина Хельге! Я очень огорчилась, что бабушке пришлось оставить свой дом. Надеюсь, она пребывает в добром здравии. У нас тоже все слава Творцу. Мама, к сожалению, не могла отвечать на письма, она очень занята с детьми. У них с господином бароном родились девочка и мальчик. Мне пока приходится много учиться. Здесь не принято выдавать девиц замуж так рано, как у нас. Поэтому мне только предстоит выход в свет. Я очень рада прочесть, что у вас с Якобом две замечательные девочки. Прими от меня в подарок ленты для моих маленьких племянниц. Бабушку я прошу принять от меня в подарок небольшую серебряную брошь. Она будет неплохо смотреться на праздничных платьях. Для тебя же, дорогая кузина, высылаю небольшой презент. Надеюсь, этого хватит для расширения вашего овечьего стада. А если нет, то, по крайней мере, будет небольшой резерв на случай, если бабушке вдруг понадобится лекарь. Я сожалею, что здесь так немного. Но, как ты понимаешь, Хельге, я здесь не хозяйка, и могу распоряжаться только тем, что господин барон щедро выделяет мне на расходы. Желаю оставаться в добром здравии! Твоя кузина Агата фон Блитерстёрп».
Не знаю, правильно ли я все написала. Искусство светской переписки всегда давалось мне с трудом. Мама, наверное, нашла бы что поправить. А уж фру Бергерсон — моя учительница, так та точно не только нашла бы, что поправить, но еще и заставила бы меня переписать исправленный вариант раз сто. Надо отдать ей должное, мой северный говор ей пришлось исправлять очень долго. Даже я сейчас понимаю, насколько неуместным он окажется в светских гостиных, но тогда жутко бунтовала. И, все-таки, письмо я ей показывать не буду (мысленно улыбнулась я), сойдет как есть.
— Господин Рихард! Папа-барон у себя? — я влетела в приемную к барону.
Господин Рихард (вообще-то, он просил называть его просто Рихардом, но во-первых, он мне в дедушки годился, а, во-вторых, его отец был таким же рыцарем, как и мой, так что не мне нос задирать) — папин неизменный секретарь. Сколько лет я в этом доме живу, он, кажется, не изменился ни капельки, даже не поседел, потому что дальше седеть уже некуда.
— У себя. Не беспокоить не просил.
Понятно, это значит, можно. Постучалась в дверь и, дождавшись ответа, вошла.
— Доброго утра, папа-барон!
— Доброго, Гота! Ты по-делу или что-то спросить?
— Просто спросить по-делу. — Улыбнулась я.
Было поначалу пару раз, когда маленькая девочка бродила по чужому замку, и некому было объяснить ей, почему здесь столько многочисленных «нельзя». Некому, кроме самого хозяина замка. С тех пор я и повадилась заходить иногда к нему со своими «только спросить».
Собственно, я сама удивилась, насколько пустяковым оказалось мое дело, магомарку мне покупать не пришлось, папа-барон выдал ее мне, взяв прямо из ящика стола. Оказывается, у него их там целая шкатулка, на всякий случай. И, конечно же, он выдал мне сребреник [2] в счет будущего месяца, а еще один он добавил от себя. По его словам, хорошая породистая овца стоит около трех серебрушек [3], так что Хельге с Якобом либо составили очень удачную сделку, либо (что скорее всего) купили не породистую овцу, а смеска. Впрочем, папа-барон настоятельно отсоветовал мне писать Хельге что-либо об этом, чтобы не огорчать ее тем, что я изменить все равно не смогу. А того, что я ей высылаю, хватит не только на пару новых овец, но еще останется на всякий случай. Так что мое письмо пойдет к родным уже с сегодняшней почтой. Уже собравшись уходить, спросила о том, о чем задумалась только сегодня.
— Папа, а откуда вообще берутся магомарки?
— Гота, ты меня удивляешь, — улыбнулся барон — конечно, их зачаровывают королевские маги.
— А откуда они берутся, эти королевские маги? Учителя нам говорили, что магия — очень редкий дар и распространен только среди высшей аристократии. Но не будут же аристократы самолично зачаровывать марки на продажу? Они же не работают?
— Ох, Гота!
