Ася тут же поднялась, побежала к дому. Она решила не спать сегодня. Дожидаться грозы.
Долго не спала, а заснув, то и дело просыпалась от ночной колотушки сторожа. Было необходимо застать молнию, встретиться с ней лицом к лицу.
Стихия смилостивилась. Девочка проснулась от того, что в окно будто бросили ком земли. Открыла глаза. Каморку, где она спала вместе с Маришей, озарил прозрачный синий свет. Неестественный звук, похожий на треск сухого дерева, прорезал ночь.
Ася обрадованно вскрикнула, спустила ноги с лавки, спрыгнула на пол.
В одной длинной, до пят, ситцевой ночной рубашке босиком выбежала на крыльцо.
Ветер с силой стукнул дверью за спиной. Стихия бушевала — ветер трепал юбку, забытую на веревке, норовя сорвать, закружить, унести. Остатки соломы носились по двору, кружась вместе с пылью, бились о забор, это поднимались выше и уносились на улицу. Было совсем темно.
В углу у конюшни скулил хозяйский пес Север — боялся грозы. У ворот на столбе скрипел фонарь.
Ветер подхватил подол, задрал к коленям.
Чтобы устоять на ногах, Ася ухватилась за перила, при этом вся устремилась вверх. Ориентируясь на скрип фонаря, наметила место, где, по ее предположению, должна появиться молния.
Собака, почуяв девочку, загремела цепью, заскулила, жалуясь.
Молния появилась сбоку, над конюшней. Прорезала небо наискось. Оно разорвалось неровным белым зигзагом, и, прежде чем последовали грозные раскаты грома, девочка выпалила в ослепительный режущий свет:
— Пусть моя маменька окажется жива и мы встретимся!
Страстно выговорив заготовленную фразу и видя, что молния не успела до конца растаять, торопливо добавила, жадно глядя в бело-голубые всполохи:
— И пусть у меня будет шляпка с лентами, как у Липочки Карыгиной!
Едва девочка выпалила заготовленные тайные желания, новые угрожающие раскаты вывернули рваное небо наизнанку, сотрясая летнюю ночь.
— Августина!
Грозный голос прогрохотал сверху. Он был столь громок и неожидан, что немудрено было принять его за глас с небес.
Колени подкосились. Она присела, отпустив перила, и зажмурилась. Все, ее час настал! Она как последняя язычница дерзнула обратиться с просьбой не к Божьим угодникам, а к стихиям… Кары не миновать. Разверзнутся хляби небесные, и…Она открыла один глаз. Темнота у крыльца зашевелилась. Девочка дрожа прижалась к перилам. Язык не повиновался ей.
Темнота дохнула дымом и табаком. Затем в темноте возник огонек.
Затеплился, задрожал, стал расти, приобретая очертания ручного керосинового фонаря. За стеклом фонаря блеснули глаза, обрисовалось суровое лицо под картузом. Ниже носа лицо пряталось в густой черной бороде. Отец!
Ася открыла второй глаз, но осталась сидеть, прижав колени к подбородку.
— Ты чего тут? — строго спросил отец, приближая к дочери фонарь. — Отвечай, коли спрашивают!
Ася облизала губы и, не сводя глаз с фонаря, призналась:
— Фрида Карловна сказывала, будто на молнию можно желание загадать. Успеешь проговорить — сбудется… Я только… Я хотела…
— Тьфу, немчура! — шепотом выругался он и поставил фонарь под навес. Отец редко высказывал свое мнение об окружающих, но Ася догадывалась, что он недолюбливает гувернантку. Или, точнее, относится к ней с некоторым пренебрежением. Может быть, потому, что та свысока взирала на русскую прислугу, считала себя выше по рангу. Немка обедала за одним столом с хозяевами и жила во втором этаже, тогда как вся прислуга обитала внизу. Отец же — повар и знает себе цену. Гувернанток, тех, по его словам, пруд пруди, а вот хорошего повара по нынешним временам еще поискать надо.
Ася мучительно ожидала дальнейших расспросов, гадая, слышал ли отец только вторую часть ее желания или же разобрал все, от начала до конца?
— Чтобы из головы выбросила эти глупости! Шляпки… ленты… Это для барышень! Твое дело — по хозяйству помогать, делать, что скажут. Уяснила?
— Да, папенька…
— Ступай спать!
Она поднялась и сразу увидела — на том самом месте, где только что сверкала молния, вспыхивали оранжевые всполохи. Далеко над крышами, в стороне Учи, взлетали в небо рыжие снопы искр.
— Пожар!
Ее слова подтвердил тревожный тяжелый набат. Звонили в церкви, что на рву. Север, услышав набат, жалобно завыл.
— Запри за мной, — бросил отец, широкими шагами пересекая двор.
Ася закрыла за отцом ворота, задвинула тяжелый засов.
— Сейчас, Северка, я тебя отпущу, — кинулась к собаке, отвязала ошейник, обняла огромную лохматую голову. Крупная палевая сторожевая торопливо лизнула девочку в лицо и тут же пригнула голову к земле, виновато поскуливая. Собака стеснялась своего страха, и Ася подбодрила пса: — Я тоже грозы боюсь. И еще — пауков. Идем со мной.
Ася толкнула дверь конюшни. Собака и девочка пробрались внутрь. Лошади беспокойно топтались в стойлах, фыркали. Собака легла на солому, свернулась клубком.
— Ты полежи тут, а я залезу на сеновал, погляжу, что горит.
Ася забралась по деревянной лестнице наверх, стала пробираться через ворохи сена к окошку. Вдруг наступила на что-то упругое, отпрыгнула в сторону.
— Кто здесь? — раздалось в темноте.
— Это я, Ася. А ты кто?
— Кто, кто. Дед Пихто!
Но Ася уже и сама поняла, что наступила на Егора, который служил в доме одновременно конюхом и дворником.
— Я пожар хотела поглядеть.
— Пожар? Ну гляди…
Зевнув, Егор перевернулся на другой бок и засопел.
Хорошо было видно зарево вдалеке, изредка выбрасывающее кверху острые языки рыжего пламени. Набат на рву усилился, его подхватили в Богоявленском соборе на площади. Гул стоял над деревянным спящим городом. Ася слышала, что в тот год, когда родилась Эмили, а это как раз год рождения Аси, в Любиме выгорело полгорода. Тогда пожар сожрал весь центр и Нижний посад. Сгорели два завода, мельница, еще много чего. Всей губернией потом собирали средства, чтобы восстановить Любим. Город отстроили заново. Представить такое трудно. И тем не менее сейчас на глазах у девочки пламя разрасталось, подтверждая свою мощь и неукротимость силою набата. А шестнадцатилетний здоровый детина Егор плевать хотел на весь пожар. Он даже не проснулся, когда Ася перебралась через его длинные ноги, чтобы спуститься вниз.
Она уже собиралась вернуться в дом, но в щель меж досок заметила, что парадная дверь дома отворилась, на крыльцо выплыл ореол керосиновой лампы. За ним — в ночном чепце заспанная старая дева Фрида Карловна. Позади нее появилась хозяйка. Неизменная длинная юбка, блуза под горлышко, узкие рукава.
Поразительно, но даже ночью хозяйка умудрялась выглядеть так, будто и не ложилась! Вот вроде как вышла к обеду и сейчас станет отдавать распоряжения. Блеснули стеклышки пенсне, фрау Марта вгляделась в зарево. По легким царапающим звукам Ася догадалась, что начинается дождь.
