Она стала отпихивать его, но натыкалась лишь на железные мускулы.
– Не надо.
– Не надо? Разве вы не за этим пришли сюда? – Его рука между ее бедер медленно задвигалась. – Или мои манеры не такие благородные, как у других ваших любовников?
Значит, вот как мужчина трогает женщину! Безжалостно, с грубой настойчивостью. И – стыдно в этом признаться – ей это нравится.
– Нет у меня никаких любовников, и я не позволю вести себя со мной подобным образом. – Она снова попыталась его оттолкнуть.
Он неожиданно убрал руку, но все еще оставался слишком близко, так что она продолжала чувствовать жар его тела.
– Значит, у вас есть муж.
– Нет у меня никакого мужа, и вообще я никогда раньше этим не занималась.
– Вы никогда не приходили в спальню к мужчине? – Макбрут осторожно потрогал шелковистую прядь ее волос. – Зато, не сомневаюсь, множество кобельков пресмыкалось у вашего порога…
– Идите к черту! – Хелен ударила его по руке. – Все дело в том, что меня мучило любопытство. Мне двадцать четыре года, а я никогда не была с мужчиной. Никогда.
– Что? Вы девственница?
Ей не понравился сарказм, прозвучавший в его голосе. Он разрушил ее золотую мечту: узнать наконец, что же происходит между мужчиной и женщиной.
– Пустите меня. С моей стороны было безумием прийти сюда. Если хотите знать, я уже собиралась вернуться в свою комнату, когда появились вы и начали меня лапать.
Он не пошевелился.
– Неужели?
– Да. Все это было ошибкой. Минутная потеря рассудка. – Хелен нырнула под его руку, но Макбрут со скоростью хищной птицы схватил ее и прижал к себе.
– Трусиха, – тихо сказал он.
Он, что, смеется над ней? Вряд ли. Юмора у этого человека нет ни на грош. Она попыталась освободиться.
– Пустите же!
– Не надо торопиться, девочка. Кажется, я должен извиниться.
– Ну так извиняйтесь, и делу конец.
– Мне не следовало разговаривать с вами так грубо. Если вы действительно невинны…
– Никаких если.
– Тогда вы не можете знать, как себя ведут мужчины. Мне не следовало вас так ласкать.
Но он снова ее ласкал, просунув руку под накидку, и его опытные пальцы заскользили по ее талии и спине. По контрасту с прежним грубым презрением сейчас его голос был просто чистый мед – сладкий, густой, обволакивающий, затягивающий.
– Вы не можете винить человека за то, что он обезумел. Такая теплая, мягкая, и все у вас на месте, как у настоящей женщины.
У нее ослабли ноги, но она не сдавалась.
– Отпустите меня. Я хочу вернуться в свою комнату.
– Но сначала возьмите вот это в вашу одинокую постель.
Он нагнул темную голову, и его горячие губы нашли ее рот, а язык раздвинул губы. От удивления Хелен остолбенела, и только поэтому его призыв остался без ответа. Но тут же ее руки сами обвили его шею. Она ощутила на его губах вкус выпитого им вина и почувствовала, что у нее начинает кружиться голова.
Все это время он ласкал ее, заставляя кровь бежать быстрее. Хелен тоже стала прикасаться к нему, сначала осторожно, потом все смелее и смелее, дотрагиваясь до его груди, плеч. Его мощь внушала ей благоговение. Ей нравилось, что они, такие разные, дополняют друг друга – мужчина и женщина. Именно об этом она мечтала: чтобы ее целовали страстно и нежно, а обнимали так, словно никогда больше не отпустят.
Тем временем его губы скользнули к ее уху. Он мял ей грудь и гладил твердые соски.
– Прикажи мне остановиться, девочка. Прикажи, или я за себя не ручаюсь.
Из груди Хелен вырвался судорожный вздох. Она встала на цыпочки и носом потерлась о его шею.
– Делай все, что пожелаешь.
Сквозь его стиснутые зубы вырвался свистящий вздох.
– Если миледи согласна… – пробормотал Макбрут. Обхватив за талию, он почти внес ее в свою спальню и ногой захлопнул за собой дверь.
В каменном очаге горел огонь, бросая свет на огромную с высоким балдахином и потрепанными шелковыми занавесями кровать. Вместо того чтобы положить ее туда, хозяин комнаты опустил Хелен на кучу набитых соломой тюфяков, постеленных у огня. Несмотря на жару и накидку, в которую она была завернута, девушка дрожала всем телом. Без его уверенных рук она почувствовала себя неловко и неуверенно. Не то чтобы в ней проснулось сожаление о принятом решении: просто она не знала, что делать. Следует ли ей раздеться? Или, может, лечь так?
Макбрут снял с себя плед и бросил его на тюфяки – теперь только грубая полотняная рубашка обтягивала мускулистые плечи.
– Не передумали, миледи?
Снова эта насмешка в голосе! Но все равно она решила быть честной.
– Нет. Я… Просто я не знаю, как надо это делать – соблазнять мужчину.
Его губы дрогнули.
– Нет, девочка, ты это знаешь.
Подойдя ближе, он расстегнул застежки накидки и сбросил ее на пол. Его рука задержалась на мгновение в изгибе ее шеи под густыми волосами. Потом синие глаза скользнули вниз, и Хелен почувствовала прикосновение его пальцев, стягивавших сначала рукава сорочки, а потом и саму сорочку.
Зардевшись от смущения, она попыталась прикрыть голую грудь рукой, но Макбрут опередил ее и, схватив руку, начал большими пальцами гладить внутреннюю поверхность запястья. При этом он не спускал с нее пронзительного взгляда. Это было странное, незнакомое ощущение: позволять мужчине смотреть на нее так, как смотрел этот человек. Откровенное восхищение на его лице доставляло ей невероятное удовольствие.
Вздохнув, Хелен прислонилась головой к мускулистому плечу и закрыла глаза. Под натиском ощущений, вызываемых прикосновениями мозолистых пальцев, ее застенчивость мало-помалу куда-то уходила.
Потом что-то мягкое и влажное сомкнулось вокруг ее соска. Его рот.
– О! Мне никогда и не снилось…
– Это не сон, запомни. – Он подул на влажный сосок.
Хелен всхлипывала и стонала от наслаждения. Макбрут развязал шнурки ее нижних юбок, просунул под них руку и нащупал округлости ее попки. Он стал нежно ее мять, вызывая в Хелен новую волну желания. Один глубокий поцелуй следовал за другим.
Боже, она была права. Она знала, что суровый и грубоватый Макбрут мог быть нежным, любящим и… таким искусным.
Каким-то образом вся ее одежда оказалась на полу, и она осталась голой – и совершенно бесстыдной – в его объятиях. Мир перевернулся, когда он опустил ее на плед и она почувствовала спиной, каким он был мягким, а грудью – какой грубой была его одежда. Килт задрался вверх, а ей в бедро впилось что-то, похожее на твердый стержень. У Хелен закружилась голова, и она почувствовала себя распутной, потому что думала об этом стержне, о том, почему ей так хочется его потрогать, и о том, что именно он будет делать дальше. А потом она уже ни о чем не могла думать, поскольку он стал гладить внутреннюю сторону ее ноги все выше и выше, пока его ладонь не остановилась в том самом месте, с которым он так грубо обошелся, когда прижимал ее в коридоре.
