Узнав, что молодой Ланселот обрёл статус рыцаря, леди Клотильда не смогла отказать себе в удовольствии увидеть его и сказать прямо в его голубые глаза то, что считала нужным для удовлетворения своего чувства мести.
Но, увидев его, едва не изменила своим первоначальным планам. Молодой рыцарь оказался удивительно хорош, намного лучше, чем был прежде. Он возмужал и окреп, стал шире в плечах, от всей его мощной фигуры веяло силой и мужской уверенностью. Нежное прежде лицо обветрилось и загорело, отчего голубые глаза казались ещё ярче. Черты лица приобрели чёткость и даже некоторую резкость. Выглядел он очень мужественно и привлекательно.
Баронесса вздохнула в ответ на его поклон.
– Приветствую вас в своём замке, сэр Ланселот. К сожалению, моего супруга по-прежнему нет дома, но я рада сказать вам, что вы желанный гость в этом доме. Забудем старое. Вы можете оставаться в Гельсике так долго, как только пожелаете.
– Увы, миледи, – ответил на её вежливые слова гость, и она услышала, что голос его тоже стал более низким и мужественным, – я спешу в Вайверс, чтобы скорее повидать батюшку. К вам я заехал с единственной целью встретиться с Хельвенной и повторно попросить её руки. Я полагаю, что породниться с рыцарем, имеющим знаки отличия и награды, как боевые, так и на турнирах, не стыдно даже вашему семейству.
Баронесса сделала расстроенное лицо и сказала со всем сочувствием, какое только смогла изобразить:
– Мне больно говорить вам об этом, сэр рыцарь, но моя дочь очень болезненно отреагировала на ваш отъезд. Злые языки связали ваше исчезновение из Гельсика, с самоубийством дочери мельника, которая утопилась. Говорили, что её свела в могилу несчастная любовь. Якобы вы совратили её, а потом бросили. Хельвенна ведь девушка гордая, вы знаете об этом. Услышав такое, она пожелала принять предложение лорда Эдрика и уехала с ним в его поместье, родила ему хорошенькую девочку. Насколько я знаю, моя дочь очень счастлива в браке.
Услышав такие слова, молодой рыцарь потемнел лицом, в глазах его плеснулась боль, что доставило большую радость злобной баронессе. Наконец-то она отплатила ему достойным образом. Пусть теперь он узнает, что такое боль и отчаяние от сознания, что тебя отвергли.
– Благодарю вас за добрый приём, миледи, – через силу произнёс сэр Ланселот, взяв себя в руки. – Мне пора ехать.
Он ещё раз поклонился хозяйке и быстро вышел из зала. Через несколько минут перестук копыт коня сказал ей, что гость отбыл. На минуту сердце сжалось от ощущения потери, но баронесса не позволила себе лишних сантиментов. Она улыбнулась сама себе улыбкой победительницы и сказала, что славно наказала обоих и теперь довольна.
Навестив отца, сэр Ланселот опять отправился в далёкие края, чтобы в сражениях и на ристалищах забыть женщину, которая занимала так много места в его сердце. Справиться с этой задачей не получилось. Как ни занимали его воинские события, как ни ласкали другие женщины пригожего рыцаря, когда он оставался один, перед глазами всплывал образ любимой, и сердце щемило болью и печалью. Так прошло ещё семь лет. Вернувшись, наконец, на родину, сэр Ланселот успел как раз к смертному одру своего отца. Поцеловав в последний раз отцовскую руку, и получив его благословение на управление Вайверсом, рыцарь намеревался отдать все свои силы родному поместью. Однако как раз в это время разгорелась война между королём Стефаном и претендующей на английский трон императрицей Матильдой. И рыцарю пришлось снова участвовать в военных действиях на стороне короля, поскольку такова была позиция его сюзерена, молодого барона Эрвина де Плеси. Уже пять долгих лет с короткими интервалами продолжалось это нескончаемое противостояние. Этой зимой они, наконец, заперли своенравную Матильду в Оксфордском замке и готовы были праздновать победу, однако императрица ускользнула от них. Король со своим братом-епископом отправился в Винчестер праздновать Рождество, а рыцарь с небольшим отрядом повернул на север, направляясь в свои края. Уже на подступах к Шрусбери они столкнулись с большим отрядом воинов-мародёров, каких немало развелось во время этой войны. Схватка была горячей, но перевес оказался на стороне разбойных воинов. Люди рыцаря спасались, кто как мог. Сэр Ланселот был несколько раз ранен и спасся только благодаря своему коню. Тот вынес его из сражения и потом, когда потерявший сознание хозяин, чудом удержавшийся в седле, перестал им управлять, сам потихоньку пришёл к воротам обители в Форгейте. Ну а остальное брат Ранульф знает даже лучше, чем сам рыцарь.
Изливая, наконец, боль своего сердца монаху, сумевшему завоевать его доверие, рыцарь, разумеется, говорил лишь то, что знал сам. Ведь каждый из трёх участников драмы видел её со своей стороны.
– А знаешь, друг Ланселот, я, кажется, могу рассказать кое-что об этом деле, неведомое тебе, – заявил неожиданно брат Ранульф. – Пока ты ездил по свету да воевал, я был на месте и, как всегда, держал глаза и уши открытыми.
Сэр Ланселот весь обратился в слух, напряжённо глядя на своего спасителя загоревшимися глазами. И брат Ранульф не заставил его долго ждать, поведав то, что узнал совершенно неожиданно для себя и, как оказалось, весьма кстати. Вот ведь как причудливо распоряжается иногда Небо судьбами человеческими.
Два с половиной года назад брат Ранульф получил от настоятеля своего аббатства поручение отвезти несколько книг в только что построенный женский монастырь их ордена в небольшой деревеньке Фарвелл, на севере графства, немного в стороне от дороги на Личфилд. Попав впервые в эти безлюдные заброшенные места, ещё не оправившиеся после грозной расправы, которую учинил здесь много лет назад Великий Вильгельм в наказание за бесконечные бунты и восстания, монах сбился с дороги, что было совсем неудивительно. Местность была пустынной и малопривлекательной. Людей видно не было, но тут и там попадались то развалины прежних хозяйств, наполовину заросшие травой и ежевикой, то полусгнившие останки какой-то мельницы, постепенно погружавшиеся в воду запруды. Деревень же было совсем мало, и отстояли они друг от друга на большие расстояния. Не имея у кого спросить дорогу, брат Ранульф двигался, подчиняясь какому-то внутреннему чутью, и выбрался, наконец, к большому поместью. Здесь, к его огромному удивлению, появлению его обрадовались и сразу повели в дом. Дело в том, что их госпожа, хозяйка поместья, умирает, и некому принять у неё исповедь. Бенедиктинский монах явился как нельзя более кстати. Его провели в покои хозяйки, и он увидел на ложе бледную измождённую женщину, лицо которой ещё сохранило следы необыкновенной красоты. Большие чёрные глаза женщины смотрели тревожно. Она немного успокоилась, когда брат Ранульф сказал, что останется с ней, сколько потребуется, и выполнит свой долг по отношению к болящей.
