Но при содействии некоторых постоянных клиентов харчевни Анжелика получила в гильдии трактирщиков разрешение подавать рыбу по пятницам, а также право изготавливать и предлагать клиентам антреме[63] и маленькие сладкие пирожные. В конечном счете молодая женщина «выжила» мэтра Буржю из его собственной кухни и обустроила рабочее место толстяка прямо в зале, где его необыкновенная жизнерадостность радовала посетителей. Анжелика оставила в ведении ротисье вина, а также приготовление простых блюд для мелкого люда — рабочих и ремесленников. Но в основном трактир работал для обладателей кружевных манжет и шляп с плюмажем, которые за один вечер могли потратить больше, чем скромный ремесленник за месяц.
Анжелика придавала большое значение выбору овощей, выискивая в глубинах своей памяти все новые и новые рецепты изысканных блюд. Изумленные посетители высоко оценили ее овощной бульон, легкий, вкусный, душистый, утоляющий жажду в жару лучше, чем любые прохладительные напитки. Сама Анжелика называла это блюдо «бульоном для мальчишек».
Она также ежедневно выставляла на витрину «зеленый паштет а-ля Пуату». Эта кулинарная новинка была навеяна смутными воспоминаниями, ароматами былых времен. Лучше всех хозяек округи это блюдо готовила кормилица Анжелики. Она мелко рубила зеленую капусту, щавель, шпинат, салат-латук, зеленый лук, листовую свеклу, добавляла для загустения яйца, кусочки подкопченной ветчины и свежей свинины. Вся эта масса помещалась в форме на угли и долго томилась на слабом огне. Зимой паштет помогал согреться, а летом его подавали охлажденным, предварительно перемешав со свиным салом. В Пуату каждая хозяйка обладала собственным рецептом паштета, и не было такого дома, где бы вам не предложили его отведать. «Зеленый паштет» стал символом провинции. Утверждали, что это блюдо способствует укреплению здоровья.
Но когда наступила зима, тяжело заболел Флоримон.
Если чего-то Анжелика не могла вынести, так это кашля Флоримона.
Каждый раз, когда она слышала этот кашель, ее охватывал безумный страх, ей казалось, что болезнь неизлечима. Ведь старший сын был таким слабеньким. Соседки, глядя на впалые щечки малыша, говорили: «У вас не получится его вытащить… Я так потеряла троих… А я пятерых… Бог дал, Бог взял». В сердцах этих простых женщин, вечных тружениц, царило глубокое смирение. Они искренне верили, что все испытания, выпавшие на их долю, как и страдания Спасителя на кресте, позволят им в будущем попасть на небеса. И вера помогала им выносить траур, потери, бедность. Так от века к веку возрождался выносливый народ, научившийся не сдаваться перед трудностями, радующийся самой малости. Очень быстро счастливый характер этих людей одерживал верх над любыми горестями, и они вновь хохотали во все горло.
У Флоримона текло из носу, в ушах был гной.
Двадцать раз на дню Анжелика, пользуясь моментами затишья, бегом взлетала через семь лестничных пролетов на чердак, где малыш, тельце которого сотрясала лихорадка, в одиночестве боролся со смертью. Каждый раз, приближаясь к убогой кровати, молодая мать дрожала от страха, и облегченно вздыхала, видя, что ее сын еще дышит. Она нежно гладила большой выпуклый лобик с выступившими капельками пота.
— Моя любовь! Мой ненаглядный! Лишь бы Бог не забрал моего бедного мальчика!.. Господи, мне больше ничего не надо в этой жизни. Я схожу в церковь, закажу мессу. Только оставь мне моего маленького мальчика…
На третий день болезни Флоримона мэтр Буржю раздраженно «приказал» Анжелике устроиться в большой комнате на втором этаже, в которой он больше не жил после смерти жены. Разве можно обеспечить ребенку достойный уход на чердаке, который по размеру чуть больше гардероба и где ночью набиваются шесть человек, не считая обезьяны? Так живут цыганки, бессердечные нищенки!..
Флоримон выздоровел, но Анжелика так и осталась со своими детьми в большой удобной комнате на втором этаже, а чердак достался мальчишкам: Флипо и Лино. Розина продолжала делить комнату с Барбой.
— И еще я хотел бы, — объявил мэтр Буржю, красный от гнева, — чтобы ты прекратила меня позорить, когда на глазах у всех соседей к нам каждый день заявляется этот негодный лакей и сбрасывает ко мне на двор дрова. Если хочешь согреться, то тебе просто надо взять дрова из поленницы.
Тогда Анжелика передала через лакея графине де Суассон, что более не нуждается в ее дарах и благодарит за милосердную помощь. Затем она вручила щедрые чаевые явившемуся в последний раз слуге. Лакей, так и не оправившийся от потрясения, которое он испытал в первый день их знакомства, покачал головой.
— Много чем довелось мне в этой жизни заниматься, но никогда не приходилось иметь дело с женщиной вроде тебя!
— Бывает и хуже, — заверила его Анжелика, — ведь и мне пришлось на тебя любоваться!
В последнее время она раздавала еду и одежду, присланную госпожой де Суассон, попрошайкам и нищим, которых возле «Храброго петуха» день ото дня становилось все больше. Среди них часто попадались знакомые лица, угрюмые и угрожающие. Анжелика щедро подавала милостыню, как будто хотела умилостивить враждебные силы.
Мысленно она молила этих несчастных отпустить ее на свободу. Но они с каждым днем становились все назойливее. Вокруг дома не иссякал поток нищих в грязных лохмотьях и убогих на костылях. Даже посетители «Храброго петуха» стали протестовать против такого вторжения, утверждая, что у ворот харчевни нищих больше, чем на церковной паперти. А их зловонные раны погасят любой аппетит.
На этот раз мэтр Буржю разгневался не на шутку.
— Ты привлекаешь их сюда, как чеснок — змей и мокриц. Прекрати раздавать милостыню и избавь меня от этих паразитов, иначе я буду вынужден расстаться с тобой.
Анжелика возразила:
— Почему вы думаете, что наше заведение страдает от нищих больше, чем другие харчевни? Разве вы не слышали, что в королевстве голод? Ходят слухи, что скоро армии голодных крестьян хлынут в города, нищих станет еще больше… Во всем виновата зима, голод…
Но сама она была напугана не на шутку.
Ночью, в большой комнате, погруженной в тишину, которую нарушало лишь тихое дыхание детей, Анжелика вставала, подходила к окну и смотрела, как сверкают в лунном свете тяжелые воды Сены. Дом стоял у самой воды. Песчаный берег был завален мусором и отбросами из разных харчевен: перья, куриные лапы, потроха, объедки. Сюда, на свалку приходили за пропитанием собаки и нищие. Было видно, как они роются в отбросах. В этот поздний час в Париже раздавались крики и слышался посвист бандитов. Анжелика знала, что в нескольких шагах от харчевни, если свернуть налево, невдалеке от моста Менял, начинается набережная Жевр, под гулкими сводами которой скрывается самое большое разбойничье гнездо столицы. Она помнила просторное сырое логово, где лились потоки крови со скотобоен улицы Вьей-Латерн[64].
