– Не хочешь ли ты уехать отсюда, Эмми? Ведь здесь тебе, наверное, плохо. В этом плавании я заработал сто пятьдесят фунтов. Так что мы могли бы подыскать себе домик где-нибудь чуть дальше от центра.
Идея казалась заманчивой. Так мы переехали бы подальше от Магвайров, а значит, и от Розы, если она задумает пожаловать в Мельбурн. Но я знала, что сам Адам не хотел в такой домик. Он привык всегда быть в центре событий, так же как и я. И мною вновь овладел страх, который, наверное, испытывают пустые, пыльные и безмолвные заросли кустарника, когда их с ревом пожирает огонь, – страх и одиночество. Я подумала, что лучше уж мириться с шумом и пылью Лангли-Лейн и быть поблизости каждый раз, когда «Энтерпрайз» входит в док. Нет, я бы не смогла стать просто женой в домике «где-нибудь чуть дальше от центра».
И я ответила Адаму:
– Мы уедем отсюда только тогда, когда нашим детям будет так тесно, что мы не сможем тут все помещаться.
Каждый день Адам работал на «Энтерпрайзе». Корабль разгружали, а затем загружали новыми товарами для отправки их в Гобарт, Лонцестон и Сидней. В трюм шло все: шелка и табак со складов Лангли для торговцев Земли Ван-Дьемена, шесть призовых мериносных овец и баранов с пастбищ Лангли для покупателя, который хотел попробовать развести эту породу у себя в Камдене, находящемся дальше от Сиднея в глубь страны. Из Сиднея же Адам собирался привезти чистокровного барана от одного из известнейших производителей Нового Южного Уэльса. Этого барана купил Джону Лангли его агент в Сиднее. Я изучила декларацию судового груза, проследила по карте, которую дал мне Адам, места назначения всех товаров и начала немного понимать схему торговли: шелковая лента, привезенная в Мельбурн из Гонконга, в конце концов появлялась в лавке при почте в каком-нибудь поселке за восемьдесят миль от Сиднея; хлопок из Калькутты, что хранился на складах Лангли, снова погружался на корабль, чтобы отправиться в поселение Сван Ривер в Западной Австралии, из которого в обмен на него везли пшеницу, она, в свою очередь, присоединялась к большим партиям зерна; это зерно плыло затем из Сиднея в Ливерпуль, где за него брали товары из железа, домашние горшки, каминные принадлежности, сельскохозяйственные орудия, топоры, машинки для шитья парусов, партию постельного белья и набивного ситца, часть которой пойдет на склады Лангли и потом начнет медленно распространяться по всему континенту. Мы находились здесь на краю земли – в тринадцати тысячах миль от Лондона, – но нам все же нужен был чайник, чтобы кипятить в нем воду, а им – здешняя шерсть для йоркширских фабрик. Так мы существовали и расплачивались за свою жизнь, отправляя им золото, а люди, подобные Адаму, являлись инициаторами и преобразователями, которые постепенно изменяли мир.
Теперь, в эти дни, времени не хватало. Оно мчалось стрелой – гораздо быстрее, чем я думала. По вечерам мы заходили к Магвайрам, слушали оркестр в Ботаническом саду рядом с Ярра или ходили в театр. Вместе со всей страной мы были рады узнать, что всех людей, которых судили за участие в событиях на Эврике, оправдали, а их имена вошли теперь в историю поселения. Это было хорошее время, но едва прошла неделя с тех пор, как приехал Адам, и я уже снова провожала его в порту. На этот раз со мною рядом стояла Кейт – все это время Ларри находился на севере страны. Я понимала, что скоро уже буду приходить в бухту Хобсона одна, чтобы привычно помахать рукой «Энтерпрайзу» и Адаму. Это будет просто одно из многочисленных плаваний, часть той жизни, к которой стремился Адам, а также и моей жизни.
И Джон Лангли опять был здесь. Я узнала его карету, цилиндр, руки в перчатках и трость. Сам он не показался, и карета уехала почти сразу же, как только «Энтерпрайз» поднял якорь.
Спустя почти две недели после того, как уехал Адам, в необыкновенно теплый для конца марта полдень у дверей нашего домика появилась раздраженная и сердитая Кейт. Я очень удивилась, увидев ее здесь в такой день и час. По вторникам на Бурке-стрит шли оживленные торги, к тому же в это время дня у Магвайров было особенно многолюдно. Входя в дом, Кейт чуть не сбила меня с ног. Ее лицо раскраснелось от возбуждения, а губы были недовольно поджаты. Чмокнув меня в щеку, Кейт направилась прямо к креслу Адама и, тяжело в него опустившись, развязала тесемки шляпки и расстегнула верхние пуговицы платья.
– Ну и жара! Солнце так и печет, а мне, как нарочно, пришлось пройти всю дорогу от отеля Хансона пешком; и хоть бы один свободный кэб! А может, и свободны, только ни черта не хотят замечать.
– Что случилось? – спросила я.
– Что случилось, говоришь? Беда, вот что случилось. А что за беда, если в ней не замешана Роза?
– Роза? – я старалась казаться равнодушной. – А разве она в Мельбурне?
– В том-то и дело, что в Мельбурне, и я начинаю уже об этом жалеть. Вчера она появилась здесь вместе с Томом, и с тех пор для меня настала веселая жизнь. Всю ночь не было покоя от ее слез и капризов.
– С ней что-нибудь случилось?
– Не более того, что рано или поздно случается почти со всеми женщинами. Ей просто нездоровится из-за беременности. Послушать ее стоны, так можно подумать, что она умирает. Самое обычное недомогание, и я постоянно твержу ей, что со временем все пройдет, но она бросается в постель, а от этого ей становится только еще хуже. Бедного Тома, наверное, скоро хватит удар… – Она остановилась, чтобы отдышаться.
– А врача вы приглашали?
– Да, конечно. Он осмотрел ее и сказал, что ей надо взять себя в руки и перестать вести себя, как маленький ребенок. Так наша мадам выставила его вон из комнаты. И назвала его прямо в глаза старым дураком. Попомни мои слова, эта история быстро облетит всю округу. Не так-то просто будет теперь найти другого доктора. Том попросил также прислать служанку, которая бы за ней ходила. Так бедная девчонка была до того напугана, что вся аж тряслась. Роза обозвала ее неуклюжей идиоткой и вышвырнула вон. Да уж, она в прекрасной форме, нечего сказать!
– Что же ты собираешься делать? – Я могла бы и не спрашивать, потому что ответ был написан на ее лице. Взгляд Кейт выражал мольбу и обезоруживающую беспомощность.
– Не съездишь ли ты, Эмми?..
Я отвернулась, отошла к плите и расшевелила кочергой угли. Затем наполнила водой чайник и поставила его на огонь.
– Сама знаешь, каково у нас по торговым дням, – сказала Кейт. – Да еще, как нарочно, мы сегодня без одного работника.
Так или иначе, Кейт могла сказать это и просто, чтобы сгустить краски. Я повернулась к ней.
– Мне действительно надо ехать? Неужели ей так уж плохо?
Теперь она казалась скорее озабоченной, чем раздраженной.
