В церкви Скальци, мимо которой люди пробегали второпях, спеша на вокзал или с вокзала и не обращая никакого внимания на храм, Жюльетт обнаружила росписи невероятной духовной силы, сделанные самим Тьеполо. Все сложное подкупольное пространство церкви было расцвечено яркими, поражавшими воображение красками. Целый день сидела она на скамье, запрокинув голову, рассматривая неземную красоту старых фресок. И впоследствии, всякий раз, проходя мимо этой церкви, Жюльетт обязательно заходила и некоторое время сидела на скамье в безмолвной задумчивости. Особенно, когда старые тревоги начинали с новой силой терзать ее сердце.
Марко целые дни проводил в офисе, а возвращаясь, всегда хотел знать, что нового Жюльетт увидела в Венеции. По вечерам они часто ходили на концерты или в театр. В «Ла Феличе», где у них были закуплены отличные места, нужно было плыть на гондоле. Два театра уже переделали в кинематограф, который они тоже посещали время от времени. Затем отправлялись ужинать к «Даниели», ресторан с видом на лагуну, мерцающую огоньками кораблей и яхт, иногда заходили к «Флориану» выпить горячего шоколада со взбитыми сливками. Вечерняя жизнь пьянила Жюльетт, почти унося воспоминания о прошлом.
Супруги друзей Марко жаждали увидеть Жюльетт, поэтому наперебой приглашали на обеды и вечеринки. В результате у нее появилось несколько новых подруг, некоторые из них тоже имели детей.
Накануне Нового года у доньи Сесилии собрался ее «салон». Жюльетт приняла приглашение, хотя Романелли получили множество других, на которые Марко откликнулся бы с большей охотой. Но, как всегда, уступил желанию жены. Она не объяснила, почему предпочитает вечер у синьоры Сесилии, но для себя решила: ей не хочется больше встречать Новый год так, как это было в прошлый раз с Николаем. Она надела один из парижских нарядов, украшенный жемчугом кремовый шелк нежно струился по фигуре, почти восстановившей первоначальные прелестные пропорции.
Марко, уже полностью одетый, ожидал жену в холле. Спустившись по лестнице, она заглянула в ярко освещенный зал. Из ящиков уже были извлечены канделябры из венецианского стекла, портреты предков Марко, изысканно тонкий фарфор и другие безделушки, которыми Жюльетт украсила зал. Все это дополнялось новыми шторами из лучших тканей Фортуни.
– Ты прекрасна! – восхищенно воскликнул Марко, глядя на жену. – Ты никогда раньше не надевала это платье. Думал, что сегодня будет дельфийское.
Он взял у нее бархатную накидку, и Жюльетт с облегчением подумала, что, помогая ей одеться, Марко не видит ее лица: она никогда не знала наверняка, насколько точно он способен угадывать ее чувства по выражению лица.
– У меня есть и другая одежда от Ландель. Дельфийское платье я носила слишком долго и теперь решила сделать перерыв, – Жюльетт пожала плечами, встретившись взглядом с мужем, уверенность и спокойствие вернулись к ней. – Пойдем. Нам не следует опаздывать.
В Палаццо Мартиненго на Большом канале, где жила донья Сесилия, в трех смежных, просторных комнатах собрались люди самых разных национальностей. Стены были увешаны бесценными старинными гобеленами, цвета которых потускнели от времени, но все еще блестели золотыми и серебряным нитями. Фортуни был один, Генриетту никогда сюда не приглашали. Но он пробыл у матери очень недолго, в своем дворце они с Генриеттой устраивали собственный вечер. Перед уходом Фортуни взял Жюльетт под руку и повел по комнатам, рассказывая о происхождении наиболее интересных тканей и о картинах отца, которыми были увешаны стены дома.
Марко знал некоторых из присутствующих. Вместе с Фортуни он представил Жюльетт всем гостям. Кое-кто по роду занятий имел отношение к искусству, другие – к политике, большинство же были просто богатыми иностранцами, их состояние позволяло избрать для проживания любой уголок земного шара, и они выбрали Венецию. Жюльетт вовлекла Марию Луизу в оживленную беседу. Ей удалось тактично перевести разговор с безумно-утомительных тем старой девы, вызывающих у окружающих плохо скрытое раздражение, на более нейтральные и легкие предметы. Эта психологическая проницательность и дипломатичность Жюльетт не ускользнули от внимательного взгляда доньи Сесилии. Та заметила, как в дочери вновь вспыхнула искра женского очарования, привлекавшая поклонников. Позднее их отпугивали ее странность и эксцентричность.
– Мне нравится жена Марко, – заметила донья Сесилия сыну, когда их разговор никто не мог слышать, – но по поводу их брака я уже сделала выводы.
– О? И что же это за выводы?
– Они согрешили, и когда Марко узнал, что она ждет ребенка, решил спасти ее репутацию. Тем не менее, это не помешает мне и впредь приглашать ее в свой дом.
– Но ведь ты такой столп нравственности, мама, – съязвил Мариано.
– В настоящее время, сын мой, она являет собой пример респектабельной женщины, жены и матери, – резко парировала она, делая ударение на каждом слове. Донья Сесилия не упускала ни малейшей возможности уколоть сына намеком на его «недостойную связь» с Генриеттой. – Мне очень импонирует и она, и ее ребенок. Ты же знаешь, я отношусь к числу тех обделенных судьбой женщин, у которых нет ни достойной невестки, ни внуков.
Широко взмахнув испанским кружевным веером, донья Сесилия вернулась к гостям. Фортуни со вздохом облегчения покинул дом матери.
С приближением полуночи стали наполнять бокалы шампанским, и Марко пошел искать Жюльетт. Та подошла к нему в сопровождении Марии Луизы. Часы пробили двенадцать, и по всей Венеции начали бить колокола. Звон бокалов смешивался со смехом и шумом поздравлений. Наступил новый, 1913 год.
Жюльетт захотелось пройти до дома пешком, а не плыть на гондоле. По всему Большому каналу шла яркая торжественная встреча Нового года. Лодки были расцвечены огнями, пассажиры на борту, одетые в разноцветные костюмы, дули в свистки и дудки, приветственно махали каждой проплывающей гондоле. Небо освещали многочисленные залпы фейерверков, смешивающихся с густыми хлопьями снега. Снегопад усиливался. На площадях люди танцевали под аккомпанемент маленьких уличных оркестров, и Жюльетт с Марко пришлось присоединиться к танцам, прежде, чем они дошли до дома.
Они тихо вошли, не желая будить Мишеля, спавшего в детской рядом с комнатой Арианны. Марко зажег в холле лампу. Жюльетт, держа в руке накидку, на которой все еще сверкали тающие снежинки, стала подниматься по лестнице.
– Постой, Жюльетт! Давай выпьем шампанского перед тем, как пожелаем друг другу «спокойной ночи»!
Она обернулась. Марко сбросил пальто и шляпу на кресло и протянул ей руку. Жюльетт заколебалась.
