— Понять? Что? Что он оставил?
— Он оставил золото, чтобы ты получила образование и хорошее приданое. И… вот это. — Старческая рука протянула ей записную книжку. — Твой отец был гением, но не без греха. Он совершил большой проступок. Обязательно прочти последние страницы и реши сама. Я оставлю тебя ненадолго.
Падре Томмасо отправился в соседнюю комнату и стал молиться. Леонора так долго не появлялась, что он испугался за терпение ожидавших в церкви гостей. Испугался, что поступил неправильно: не стоило вручать ей книжку. Но наконец дверь открылась, и она вышла. Слезы придали ее глазам стеклянный блеск.
— Дитя мое! — Падре огорчился. — Мне не следовало показывать тебе это.
Леонора упала в его объятия и крепко обняла худую старческую грудь.
— О нет, отец, нет! Вы были правы. Разве не понимаете? Теперь я могу его простить.
Падре Томмасо вел Леонору Манин по проходу между рядами в церкви Санта-Мария-делла-Пьета. Двадцать один год эта церковь служила ей домом. Девушки-сироты пели сегодня особенно красиво. Священнику казалось, что музыка достигла божественных высот, но, возможно, причиной тому было желание земное — однажды и они выйдут замуж, и надежда окрыляла их пение. Лоренцо Висконти-Манин стоял у алтаря в великолепных золотых одеждах, и падре Томмасо почувствовал опасение при виде такого величия, но тут жених обернулся, взглянул на невесту, и глаза его наполнились слезами. Священник подвел Леонору к мужу, но пара не взялась за руки, как требовала традиция. Они улыбнулись и привычным жестом, которого падре Томмасо не понял, протянули друг другу правую руку и соприкоснулись пальцами.
Сальваторе Наварро вошел в кафе «До мори», приняв приглашение, и совершенно не удивился, что голос, приветствовавший его, принадлежал французу, а не венецианцу. Он только очень испугался. Не удивился он, потому что они предупредили его о такой возможности. Его внутреннему взору явилось тело Коррадино Манина, прорезавшее гладь канала: стеклянное лезвие в спине и одежда, тут же потемневшая от воды, утащившей Коррадино в Ад. Сальваторе ушел сразу, даже не дослушав предложение француза. В спешке он налетел на стол, опасаясь, что каждая секунда, проведенная в обществе этого человека, ставит на нем клеймо предателя.
Сальваторе глотнул сумеречный воздух и помчался по калле деи Мори к каналу. Он выждал, опасаясь шагов за спиной, и с облегчением услышал знакомые скорбные крики: «Гондола, гондола, гондола». Он нанял гондольера и, только когда привалился к бархатным подушкам и приказал лодочнику плыть во Дворец дожей, почувствовал, что его трясет.
Тем временем Дюпаркмье в кафе «До мори» пожал плечами и лениво глотнул вина. Переманить Сальваторе не удалось, Дюпаркмье потерял Коррадино, но рано или поздно королевское золото соблазнит кого-нибудь еще. Он глянул на бокал и прикинул: да, у него есть время допить вино и спокойно уйти, пока Сальваторе не выдал его Десятке. С удовольствием он сделал последний глоток. Вино здесь и вправду отличное.
Роды прошли тяжело, поэтому Леонора задержалась в госпитале еще на день. Не будучи добропорядочной пациенткой, она выписалась с восторгом. Они наняли лодку, потому что Леонора все еще чувствовала слабость. Она смотрела на дворцы и мосты, восхищаясь красотой города. Леонора снова всем сердцем полюбила Венецию, и город отвечал ей тем же. Он признал ее своей. Она сделала очень важную вещь — дала жизнь ребенку. Серениссима обрела еще одного сына. А что до Коррадино, то он прощен и Леонорой, и городом. Повсюду царил карнавал, зима ушла. Леоноре хотелось поскорее оказаться дома. Она открыла дверь и увидела, что в прихожей стоят вещи Алессандро. Он переехал. Отпирая дверь, она отметила взглядом рубин на пальце. Накануне в больнице он сделал ей предложение, и она согласилась. Алессандро поднялся следом с драгоценным грузом в переносной люльке.
Он бережно поставил люльку возле ее кровати. Их кровати. Из рамы благосклонно улыбалась Мадонна. Она держала в руках пылающее сердце, и Леонора наконец-то поняла. Пресвятая Дева держала сердце своего сына.
Наступили сумасшедшие недели постоянного кормления и неспокойного сна. Алессандро был дома, в отпуске по уходу за ребенком. Однажды к ним пришел неожиданный гость. В квартиру с огромным букетом цветов осторожно вступил Аделино, расцеловал мать и отца и помахал рукой сыну. Ребенок лежал в гостиной на овечьей шкуре, а на потолке играла хрустальная филигрань света, отражавшегося от воды в канале. Ребенок схватил огрубевший палец Аделино и не отпускал его.
— Он очень сильный, — заметил Аделино, — это пригодится ему в будущей профессии.
Аделино округлил щеки, словно выдувал стеклянный пузырь. Похлопал по ним, развлекая ребенка, и присел на стул, который Алессандро гостеприимно освободил для него.
— Я принес два подарка, — сказал старик, — один для матери и один для сына. Отцу я ничего не принес, но, похоже, у него и так все есть. Сначала леди.
Он вынул из кармана сложенную газету и подал Леоноре. Она взяла и вспомнила о шоке, пережитом в трудные времена.
«Иль гадзетино».
Она посмотрела на Алессандро и заметила, что мужчины с улыбкой переглянулись.
— Ну что же ты? — удивился Алессандро. — Читай.
Леонора развернула газету и прочла заголовок — «МАСТЕР И МУЧЕНИК».
«Коррадо Манин вернулся на верную смерть ради любви к дочери. Узнайте удивительную историю о самопожертвовании одного из величайших сынов нашего города». Ее взгляд скользнул к последней строке. «Эксклюзивная статья Виттории Минотто».
Леонора вскинула бровь.
— Виттория?
Алессандро улыбнулся.
— Я послал ей записную книжку Коррадино. С разрешения ризничего, конечно. Сейчас она снова в церкви. Я хотел устроить тебе сюрприз.
— Тебе удалось. Она изменила тон!
Алессандро сидел с сыном и щекотал ребенку животик.
— Не совсем. Если бы тебе выпало несчастье знать ее так долго, как знаю я, ты бы поняла, что единственное, интересующее Витторию, — это эксклюзив. Человек она неплохой, но ради сенсационной статьи с легкостью переметнется в противоположный лагерь. Поэтому у нас с ней ничего не вышло. Работа для нее всегда была важнее людей.
Аделино смутился при упоминании о работе.
— Кстати, захочешь вернуться — мы всегда готовы принять тебя, если семья отпустит.
Леонора прикрыла глаза, вспомнив свой позорный уход.
