И Дастин понял ее.
Он оторвался от груди Николь, лишь на мгновение замешкавшись, и ожег Николь взглядом своих выразительных глаз.
— Я тону, — хрипло пробормотал Дастин. — Николь, я тону! — Губы его нашли маленькую ложбинку меж ее грудей, проложили от нее дорожку к талии, животу, бедрам.
Николь была уверена, что сейчас расстанется с жизнью. Каждая точка на ее теле, к которой прикасались губы Дастина, вспыхивала огнем, жаждала его прикосновения. Когда Николь услышала шепот Дастина: «Откройся мне, Дерби», — она подчинилась моментально, понимая, что ведет себя как распутница, но ей было уже все равно.
Пальцы Дастина, скользнув по повлажневшей шелковистой глади, нащупали место, наиболее остро жаждавшее их прикосновения. Дастин застонал, его сильное тело содрогнулось, как только он проник пальцем в сокровенную глубину Николь.
— Дастин… — всхлипнула она. Его палец скользнул внутрь, проникая так нежно, пробираясь так медленно, лаская так сладко, что она едва могла это вынести. Дастин повторял и повторял эту сладостную пытку, а Николь металась, напуганная растущим в ней напряжением.
— Господи, ты как горячий шелк, — срывающимся голосом выговорил он. — О, как ты прекрасна! — Он наклонился и стал покрывать поцелуями внутреннюю часть ее бедер, там, где только что побывали его пальцы, и Николь закричала, вцепившись в плечи Дастина.
Рот его нашел губы Николь, раскрыл их, и его язык скользнул внутрь, от чего Николь вскрикнула и выгнулась, призывая к продолжению. Огненные иглы пронзали тело Николь, и все на земле померкло перед ее затуманенным взором. Словно бы издалека она слышала приглушенные стоны, издаваемые Дастином, невнятные слова восторга. Но Николь ощущала только его губы, пока пламя страсти полностью не охватило ее. Сокрушительное наслаждение охватило все ее существо, она выкрикивала имя Дастина, пока наконец не обессилела: душа Николь больше ей не принадлежала.
Открыть глаза было задачей почти непосильной, но Николь заставила себя это сделать и увидела Дастина: грудь его вздымалась так, словно ему не хватало воздуха, лоб и плечи были мокрыми от пота. Взгляды их встретились, и Николь поняла, что в этот момент Дастин пытается взять себя в руки, чтобы остановиться.
— Нет, — прошептала она, протягивая руку к его плоти. — Прошу тебя… нет.
— Солнышко… — Дастин едва мог говорить. — Я не собирался…
— Я знаю. — Пальцы Николь нащупали плоть Дастина, прошлись по всей длине. Глаза Николь молили Дастина продолжать. — Я люблю тебя! — выдохнула она. Это оказалось выше силы воли Дастина. Сдавленно застонав, он сбросил с себя оставшуюся одежду и плавно опустился на Николь.
— Николь! — Взяв в ладони ее лицо, Дастин целовал ее щеки, глаза, нос с благоговением, отрицающим плотское влечение. Несмотря на то что его плоть готова была войти в Николь, он продолжал целовать ее, а его слова проникали в самую душу девушки. — Я люблю тебя… Боже, я люблю тебя! — Руки Дастина скользнули к бедрам Николь. — Ты себе не представляешь…
— Представляю… — Интуитивно Николь подняла колени и обхватила ими бока Дастина, сомкнув руки на его спине. — Вот так?
— Да, — вырвалось у Дастина. Он запрокинул голову и чуть-чуть надавил рукой, открывая ее лоно и поглаживая его, пока оно не увлажнилось.
— Неужели что-то может сравниться с этим чувством? — простонал Дастин. — Боже, неужели любовь может быть столь прекрасной?
Николь задавала себе те же вопросы. Не имея никакого опыта, она все же была готова к этому острому чувству, к этой вершине страсти, и она наслаждалась телом Дастина, их единением. Глаза Николь закрылись, тело расслабилось, приглашая Дастина в свои глубины. Она чувствовала давление, перераставшее в боль, но не отодвинулась, непостижимым образом осознав, что эта боль будет самым захватывающим ощущением.
— Дерби, — прошептал Дастин, замерев в нерешительности, — ты такая маленькая. Я боюсь сделать тебе больно.
Николь открыла глаза и притянула его голову к себе.
— Сделать мне больно? — повторила она. — Если ты остановишься, я умру. — Руки ее скользнули по спине Дастина к ягодицам, и она выгнулась, призывая его к себе.
— Николь! — выкрикнул Дастин и проник глубже, лишая ее девственности и заставляя почувствовать внутренний взрыв.
Неужели боль может быть столь прекрасной?
— Дастин, — прошептала Николь, стараясь во всей полноте запечатлеть эту единственную в жизни минуту. Потом, поцеловав Дастина в плечо, приподнялась, чтобы принять его глубже.
Дастин содрогнулся, чуть подался назад, потом снова надавил, входя в Николь.
— Боль…
— Она божественна, — проговорила Николь.
Застонав, он повторил движение, руки его нырнули вниз, заставляя Николь обвить его ногами. Она подчинилась, принимая его и отпуская, томясь, вожделея, желая его с такой силой, о существовании которой и не подозревала. Сжимая и разжимая бедра, она ласкала плоть Дастина, уничтожая последние остатки его самоконтроля. С хриплым стоном Дастин уступил наконец своему неистовому желанию овладеть Николь полностью, всецело, бесконечно. Его движения стали требовательными, неуемными.
Их тела двигались, выгибались и опускались в ритме биения сердец. В лоне Николь вновь возникло напряжение, которое возрастало с каждым мгновением. Она прильнула к Дастину, умоляя дать ей высшее наслаждение, которое сейчас ей было необходимо как воздух. В ответ Дастин подхватил ее под ягодицы, с каждым движением проникая все глубже, совершая бедрами круговые движения.
Николь достигла предела, воспарила к небесам и… провалилась в небытие.
Каждый последующий толчок Дастина был сильнее предыдущего. Николь кричала, замирала в экстазе при каждом очередном погружении Дастина, выкрикивавшего ее имя. Его объятия стали крепче, дыхание — жарче, и наконец он извергнулся в Николь мощными пульсирующими взрывами, оставив в ней свое семя, а вместе с ним и себя самого.
Казалось, что это длилось целую вечность, волны страсти набегали и откатывались, словно морской прибой. Затем эти волны стали постепенно стихать, после чего их тела обволокло облако удовлетворенного желания. Сознание возвращалось медленно, удовлетворение сменялось тревогой, но они все еще лежали слившись, слегка задыхаясь, потрясенные пережитым наслаждением.
Николь заплакала.
Дастин повернулся на бок, все еще оставаясь в ней, дотянулся до рубашки и укрыл ею Николь.
— Не плачь, дорогая, — пробормотал он, нежно гладя ее по плечу. — Прошу тебя, не плачь.
Николь словно ждала этих слов и заплакала еще сильнее.
— Николь! — Дастин отер слезы с ее щек, заглянул в глаза. — Я обидел тебя? И поэтому ты плачешь?
