– Не смею задерживать вас долее, – проговорил он, надевая шляпу. – Просто передайте ей, что приношу свои извинения, хорошо? А также скажите, что белый король ее, если ей это угодно.
Натаниэль нахмурился:
– Договорились.
– Благодарю вас. – Уинтроп выдавил подобие улыбки и повернулся было, чтобы уйти.
– Мистер Райленд? – Он замер.
– Да?
В выражении лица Натаниэля не осталось ни капельки тепла.
– Вне зависимости оттого, что вы сделали, надеюсь, вам удастся прожить достаточно долго, чтобы кто-нибудь проделал то же самое с вами.
Еще одна улыбка.
– Я тоже надеюсь.
Он оставил красавца в недоумении и поспешил к выходу. Снаружи было серое и холодное утро, и Уинтроп, не тратя времени, по припорошенным свежим снегом ступеням спустился к лошади.
Он бросил короткий взгляд на дом, когда Кинг пустился вскачь по заснеженной дороге. Сердце резко подскочило, когда он встретил взгляд женщины, стоявшей у окна гостиной. В нечетком образе по зеленому цвету платья, по прямой линии узких плеч он узнал Мойру. Затем она повернулась к нему спиной и скрылась.
В этом жесте было столько отчужденности, что можно было обезоружить и более сильного человека. Но только не Уинтропа.
Он был счастлив увидеть ее еще раз.
– Что тебе нужно?
Тяжело опираясь на ротанговую трость с золотым набалдашником, Брам криво усмехнулся:
– Доброе утро, братик. К тебе можно присесть?
Он ответил согласием, и это было знаком, как низко он пал. Ему больше не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, и если Брам – единственная возможность отвлечься, пусть будет брат. Они сидели в кофейне «У Блэкни», тепло интерьера, которой было приправлено острыми ароматами только что сваренного кофе и изысканных сигар. Из серебряного портсигара Брам сначала вытащил одну для себя, а потом, протянул его Уинтропу. Обычно Уинтроп не курил, но сигары были дорогими, и ему доставило удовольствие хоть что-то принять от брата. Он взял одну и пробормотал слова благодарности.
– Тебя это, должно быть, уязвляет, – заметил Брам, страдальчески улыбнувшись, – поблагодарить меня.
Уинтроп бросил на него хмурый взгляд и зажег сигару от лампы на столе. Был поздний вечер, и ночь уже опускалась на город.
Он сам не мог понять, почему Брам так возмущает его. Конечно, сказывались неуклонное соперничество между ними и скандалы, которые старший брат постоянно обрушивал на семью, но сам Брам никогда не относился к Уинтропу свысока. Может, именно это и возмущало. Если бы Брам был большим бретером и мерзавцем, Уинтроп, вероятно, охотнее мирился бы с его присутствием.
Брам заказал кофейник на двоих и зажег свою сигару. Когда кофе принесли, он наполнил две чашки и одну пододвинул Уинтропу через стол.
– Тут нет виски? – спросил Уинтроп. Брат остро взглянул на него:
– А ты как думаешь?
Когда-то Брам мог достать фляжку с виски из кармана и долить им чашку до краев. Теперь он пил кофе только черный и без какой-либо добавки в виде спиртного. Уинтроп это знал, но ему не терпелось сказать что-нибудь неприятное.
– Мне нравится быть грубым с тобой. – Почему его потянуло на признания? Он искал, к чему бы прицепиться, и надеялся, что брат даст такой повод. Он был зол на себя за то, что оказался в такой грязи. Чтобы не сорваться, нужно было обвинить в этом кого-нибудь еще. Брам поднял брови и глубоко затянулся.
– И не говори.
– Не понимаю почему.
Брат вытянулся на стуле, его карие с красными прожилками глаза снисходительно улыбались.
– Это как у детей, которые мучат тех, кого больше любят.
Это, конечно, была шутка.
– Полагаешь, я тебя люблю?
Брам выпустил тонкую струйку дыма, выражение его лица не изменилось. Без сомнения, любой другой был бы задет такой резкостью, но только не его брат.
– Так же, как я тебя.
Потрясающая реакция. Он на все находил ответ. Это было единственное, что возмущало его в брате, и чему он завидовал. Уинтроп мог бы стать самым едким острословом в семье, но Брам был из тех, кому удавалось обидеть, но при этом оскорбление выглядело лестью, или наоборот.
– Ты любишь меня? – Черт возьми, почти невозможно скрыть недоверие в собственном голосе. – Ты, который, в детстве лупил меня, когда подворачивался любой удобный случай? Который считал себя лучшим во всем? Видит Бог, я всегда брал над тобой верх. Помнишь, как ты бросил мне грязь в глаза, когда я обгонял тебя наперегонки?
Брам пожал плечами:
– Я никогда не говорил, что ты постоянно нравился мне. Это абсолютно разные вещи.
Уинтроп стряхнул пепел в стеклянное блюдце на столе.
– Поверить не могу.
Брам улыбнулся в ответ на его сарказм.
– Ты вечно был маленьким и всем недовольным засранцем.
Он не мог перестать насмехаться.
– Зато ты всегда был само совершенство. – Брам с недоверием поглядел на него.
– Кто так говорил?
Не может же он быть таким тупым?
– Отец.
Брам мрачно затянулся.
– Он был не прав.
– Я знаю. – Казалось, он не может остановиться и продолжает говорить колкости брату, даже понимая их несправедливость. Что ему нужно от Брама? Чтобы тот признался, что он совсем не лучший? Но Брам не в силах этого сделать. Тот, кто мог сказать подобное, и кому можно было поверить, давно мертв.
От Брама через столик плыл ароматный дым.
– Ты до сих пор обижаешься на меня. Он принудил тебя испытать унижение, а ты обвиняешь в этом меня.
Уинтроп повертел сигару в руках.
– Увы, да.
– Меня он заставил прочувствовать, что, если я не буду самым лучшим во всем, я ничего не буду стоить. Именно поэтому я забросал тебя грязью в тот день. Я знал, что позднее он похвалит меня за это. Временами я ненавидел тебя и других ребят за то, что на вас не давил груз его ожиданий.
Уинтроп изумленно глядел на него, подпирая рукой подбородок. Он даже не догадывался, что отец толкал Брама на то, чтобы стать самым лучшим. И уж тем более не мог себе представить, что это вызывало у Брама негодование.
– Это было несправедливо для нас обоих. Или ты так не думаешь?
Когда он объяснил все таким образом, да, это выглядело несправедливым. Но лучше промолчать в ответ. Брам засмеялся.
– А я думаю именно так. Наверное, нужно было бы извиниться, но я не сделал ничего плохого, поэтому прощать мне нечего.
Уинтроп нахмурился, глядя на него. Он не мог себе позволить возложить всю вину только на покойника и забыть все плохое.
– Спустись на землю, Брам. Ты был гаденышем в детстве, а сейчас стал умиротворенным гадом.
Его брат осклабился. Это оказалось так заразительно, что губы Уинтропа поневоле скривились в улыбке, несмотря на все старания удержать их. Это было их самое длительное свидание с Брамом за несколько лет, и, похоже, самое ободряющее. Все из-за того, что Уинтроп не мог оставаться наедине с самим собой, и, наверное, благодаря влиянию Мойры. Она настолько добросердечна, что всегда старается понять человека, а потом судить. Он никогда не задумывался, как он относился к Браму, когда они были детьми. Он только знал, что Брам – любимчик. Его другом и наперсником был Норт, а иногда – Девлин. А кто был у Брама? Над ним всегда возвышался их отец, который давил, заставляя быть самым лучшим во всем, который учил, как стать следующим виконтом. А вот в дополнение ко всему, наверное, старик и приучил его пить, по крайней мере, подтолкнул его в этом направлении. Уинтроп должен постараться стать другом своему брату. Он должен стать хорошим братом.
