Одноглазый матрос попытался отступить, но Джейми задержал его, схватив за руку с такой силой, что бедняга вскрикнул.
— Не так быстро, пожалуйста. Где миссис Малкольм, хирург?
Моряк и без того выглядел испуганным, но этот вопрос поверг его в настоящий ужас.
— Я не знаю, — пробормотал он.
— Знаешь, — резко возразил Джейми. — И сию же минуту мне скажешь, иначе я сломаю тебе шею.
— Но ведь ежели вам будет угодно сломать мне шею, так я уж точно вам ничего не скажу, — заметил матрос, к которому уже возвращалось самообладание, и задиристо вскинул подбородок над своей корзиной с навозом. — Лучше отстаньте от меня, а не то я позову… Фраза осталась незаконченной, поскольку Джейми стиснул матросу глотку своей здоровенной ручищей. Корзина упала, и катыши козьего помета разлетелись из нее, как шрапнель.
Гарри Томпкинс вскрикнул, засучил ногами, разбрасывая во всех направлениях козлиное дерьмо, физиономия его побагровела, как свекла. Когда у него начал выкатываться глаз, Джейми отпустил его глотку и брезгливо вытер о штаны руку, ставшую неприятно сальной после потной матросской шеи.
Томпкинс шлепнулся на палубу, неуклюже раскинув руки и ноги и тихо похрипывая.
— Ты прав. А вот если я сломаю тебе руку, это не лишит тебя способности отвечать на мои вопросы.
Он наклонился, рывком поднял Томпкинса на ноги и заломил руку ему за спину.
— Да скажу я, скажу! — заверещал в ужасе матрос — Черт побери, вы такой же злобный мучитель, какой была она!
— Была? — взревел Джейми. — Что значит «была»?
Сердце Джейми сжалось, и он заломил руку моряка сильнее, чем намеревался.
— А ну говори, где моя жена! — потребовал он тоном, нагнавшим бы страху и на человека покрепче, чем Гарри Томпкинс.
— Нет ее, — выпалил моряк. — Свалилась за борт.
— Что?
Джейми был так ошеломлен, что отпустил его.
— За борт. Свалилась за борт. Ее нет.
— Когда? Как? — вырвалось у Джейми. — Черт тебя побери, что случилось?
Сжав кулаки, он рванулся к моряку.
Тот пятился, потирая руку и пыхтя, с выражением злобного удовлетворения в единственном глазу.
— Не переживайте, ваша честь, — произнес он глумливо. — Вам недолго придется томиться в одиночестве. Через несколько дней вы присоединитесь к ней в аду, предварительно подергавшись на нок-рее над Королевской гаванью.
Шаги у себя за спиной Джейми услышал слишком поздно, и удар обрушился на него прежде, чем он успел обернуться.
Он достаточно часто получал по голове для того, чтобы знать: в подобной ситуации лучше всего лежать неподвижно, пока головокружение и огни, вспыхивающие под веками с каждым ударом сердца, не сойдут на нет сами собой. Попытка сесть сразу после удара почти наверняка закончится рвотой.
Палуба под ногами ходила ходуном вверх и вниз, как всегда на кораблях. Он крепко закрыл глаза и постарался сосредоточиться на болевом узле у основания черепа, надеясь отвлечься от состояния своего желудка.
Корабль. Он должен был находиться на корабле. Да, но под его щекой ощущалось что-то не то — не мягкая подушка корабельной койки, а твердое дерево. И запах, запах тоже был не тот. Пахло…
Он подскочил, когда вернувшаяся память принесла с собой боль, по сравнению с которой пульсация в голове была ничем. Кружившая вокруг тьма, наполненная разноцветными вспышками, вызвала возмущение в его желудке. Он закрыл глаза и тяжело вздохнул, пытаясь собрать воедино разрозненные, но ужасные мысли, пронзавшие его мозг, будто вертел — баранью тушку.
Клэр! Потеряна. Утонула. Мертва.
Он наклонился, и его вырвало. Он заходился в кашле и тошноте, извергая блевотину, словно его тело хотело вместе с рвотной массой избавиться и от этой мысли. Но это не помогло: когда он, опустошенный и обессиленный, прислонился к переборке, горе осталось с ним. От него перехватывало дыхание, кулаки отчаянно сжимались.
Послышался звук открывающейся двери, яркий свет больно резанул по глазам. Джейми заморгал и, не в силах смотреть на фонарь, прикрыл глаза.
— Мистер Фрэзер, — прозвучал мягкий, сдержанный, хорошо поставленный голос. — Я… я весьма сожалею. Хочу, чтобы вы это знали.
Как в тумане он видел из-под опущенных век лицо молодого Леонарда, человека, виновного в гибели Клэр. Его взгляд выражал сожаление. Сожаление! Он сожалел о том, что убил ее!
Нахлынувшая ярость заставила его забыть о слабости и бросила вперед по уходящей из-под ног палубе. От полученного удара Леонард с криком отлетел в проход и с громким стуком приложился затылком к доскам. Послышались испуганные восклицания, в руках устремившихся к нему людей заплясали фонари, но это не имело значения.
Одним мощным ударом он сокрушил Леонарду челюсть, другим расквасил нос. Слабость ничего не значила, он мог истратить до конца остаток сил и с радостью встретить здесь смерть, лишь бы только избить, изувечить недруга, ощутить под своими кулаками хруст его костей и липкое тепло его крови. Благословенный Михаил, позволь сначала отомстить за нее!
Чьи-то руки вцепились в него, удерживая и оттаскивая, но это тоже ничего не значило. Он отстраненно подумал, что они, наверное, сейчас его убьют, но и это не имело никакого значения. Упавшее тело несколько раз судорожно дернулось и затихло.
Затем на него обрушился удар, и Джейми провалился в забытье.
Его разбудило легкое прикосновение пальцев к лицу. Джейми сонно потянулся, чтобы взять ее за руку, и его ладонь коснулась…
— А-а-а-а!
Он мгновенно вскочил на ноги и схватился за лицо. Огромный волосатый паук, почти так же напуганный, как и он сам, припустил в кусты.
Позади него послышалось громкое хихиканье. С сердцем, бьющимся, как барабан, Джейми резко развернулся и увидел шестерых детишек, рассевшихся по ветвям большого дерева и таращившихся на него, демонстрируя в ухмылке потемневшие от табачной жвачки зубы.
Чувствуя головокружение и слабость в коленях — последствия испуга, — Джейми изобразил некое подобие поклона.
— Mesdemoiselles, messieurs, — прохрипел он, едва ли отдавая себе отчет в том, что именно побудило его заговорить по-французски.
Может быть, они тарахтели рядом, пока он спал, и их речь отложилась в его подсознании?
И действительно, они ответили тоже по-французски, однако с сильным и своеобразным креольским акцентом, какого он никогда раньше не слышал.
— Vous кtes matelot?[16] — спросил самый рослый мальчик, с интересом глядя на него.
— Non, — ответил Джейми, с трудом ворочая языком. — Je suis guerrier[17].
Во рту у него пересохло, голова трещала, и мелькавшие в ней обрывки мыслей и воспоминаний никак не могли объединиться во сколь бы то ни было цельную картину.
