– Благодарю тебя, я в дела Джастина не вмешиваюсь. Он сделает то, что захочет, но ставлю сто фунтов, на незаконнорожденной он не женится.
– Идет! – воскликнула миледи. – Ах, Руперт, на той неделе я проиграла в карты мой изумруд! Я все глаза выплакала, а Эдвард сказал только, что это должно послужить мне уроком!
– В этом весь Эдвард, – кивнул Руперт. – Мне ли не знать!
– Ничего ты не знаешь; несносный мальчишка! Он подарит мне другой изумруд! – Она вдруг часто заморгала. – Он всегда так добр ко мне. Приедет ли он? Право, я ужасно расстроюсь, если нет!
Глаза Руперта были устремлены в окно.
– Что же, он приехал, и очень а propos[122].
– Что! Это правда он, Руперт? Ты не шутишь?
– Нет, это он, и, судя по лицу, в черном бешенстве.
Леди Фанни блаженно вздохнула.
– Милый Эдвард! Он будет так на меня сердиться, я знаю!
В гостиную стремительно вошел Марлинг. Он был в дорожной грязи, глаза у него опухли от бессонницы, губы были неумолимо сжаты. Он молча смерил свою очаровательную жену яростным взглядом.
– Вот и последний из нас! – возликовал Руперт. – Теперь вся семья в сборе, слава небесам! Желаю тебе доброго утра, Эдвард!
Леди Фанни встала и протянула руку мужу.
– Эдвард, право же, это так глупо! Он словно не заметил ее руки.
– Ты вернешься со мной сегодня же, Фанни. Я не потерплю неповиновения.
Руперт присвистнул и пробормотал вполголоса:
– Ату его! Ату ее!
Леди Фанни хихикнула.
– Ах, сударь, сколь вы не галантны! И вы не удосужились взглянуть на себя в зеркало. Являетесь ко мне грязным, непричесанным! Ко мне, кто так любит, чтобы мужчина был point de vice[123].
– Оставим мой внешний вид, с твоего разрешения. Я достаточно долго терпел твои капризы, Фанни. Ты вернешься со мной в Англию.
– Неужели, сударь? – В глазах миледи вспыхнул боевой огонь.
– Вы моя жена, сударыня.
– Но не ваша вещь, сударь. Прошу, разгладьте свой нахмуренный лоб. Мне он таким не нравится.
– Непременно! – вмешался Руперт. – Как там моя кузина, Марлинг?
– Да, сударь! И как вы могли покинуть бедняжку Гарриет? Ты поступил очень дурно, Эдвард.
– Фанни, ты кончила? Предупреждаю тебя, я не в настроении терпеть все эти ужимки.
– Осторожнее, Фан, осторожнее! – сказал Руперт, получавший от всего этого огромное удовольствие. – Не то он отринет тебя, это уж как пить дать.
Марлинг резко обернулся к нему.
– Ваши шутки неуместны, Аластейр. Полагаю, нам будет легче разговаривать, если вы нас оставите одних.
– Как ты смеешь, Эдвард! Бедный мальчик только-только начал вставать с кровати, и у него рана в плече – пуля прошла на какой-то дюйм от легкого!
– Меня не заботят раны Руперта, – уничтожающе сказал Марлинг. – Он останется жив и без моего сочувствия.
– Хорошо, но рана, несомненно, откроется, если мне придется и дальше любоваться вашей угрюмой физиономией! – отпарировал Руперт. – Да улыбнитесь же, Бога ради!
– Да-да, Эдвард, улыбнись! – умоляюще сказала миледи. – Когда ты так хмуришься, у меня разбаливается голова.
– Фанни, поговорим наедине пять минут.
– Нет, сударь, ни за что. Вы невыносимы, когда обращаетесь ко мне в таком тоне, и, право же, больше я терпеть не намерена.
– Вот так, Марлинг. Пойдите закажите завтрак. Вам сразу полегчает, голову даю на отсечение. У вас желчь разлилась из-за пустоты в желудке. Уж я-то это ощущение знаю. Ветчина, пирожки, кофе, чтобы запить их, и вы станете другим человеком, провалиться мне!
Леди Фанни хихикнула. Чело Марлинга стало еще темнее, глаза жестче.
– Вы пожалеете об этом, сударыня. Вы зашли слишком далеко.
– Ах, сударь, у меня нет терпения выслушивать ваши тирады. Приберегите их для Гарриет! Ее они, разумеется, чаруют.
– Испытайте их на Джастине, – посоветовал Руперт. – Вот он с Леони. Господи, какое счастливое семейное собрание!
– В последний раз, Фанни… больше я спрашивать не стану – ты поговоришь со мной в одиночестве?
– В одиночестве? – повторил Руперт. – Ну, разумеется, она согласится. Одиночество, вот что требуется! Одиночество и жирная ветчинка…
– Мой дорогой Марлинг, надеюсь, я вижу вас в добром здравии? – В комнату бесшумно вошел его светлость.
Марлинг взял свою шляпу.
– Я совершенно здоров, Эйвон, благодарю вас.
– Зато в каком он расположении духа! – вставил Руперт. – О Господи!
– Признаюсь, – произнес Марлинг ровным голосом, – оно оставляет желать лучшего.
– Да не может быть! – Руперт изобразил изумление. – Просто море было бурным, Эдвард, и у вас растрясло печень.
Эйвон обернулся к брату.
– Твои замечания, Руперт, всегда поучительны. И все же, мне кажется, мы обойдемся без них.
Руперт тут же увял. Миледи вздернула голову. Эйвон подошел к столику, налил рюмку бургундского и предложил Марлингу, но тот жестом отклонил ее.
– Я приехал, сударь, забрать мою жену домой. Но раз она отказывается сопровождать меня туда, разрешите мне откланяться.
Эйвон поднял лорнет и посмотрел сквозь него на миледи.
– Да, Джастин, отказываюсь. Я поеду с тобой в Париж.
– Разумеется, я чрезвычайно польщен, – сказал его светлость. – Тем не менее, дорогая моя, ты поедешь со своим мужем.
– Благодарю вас! – Марлинг саркастически усмехнулся. – Я не возьму ее, если она послушается вас! Она должна послушаться меня!
– Я н-никого не п-послушаюсь! – Лицо леди Фанни сморщилось, как у готового расплакаться ребенка. – Вы оба такие недобрые!
Марлинг промолчал, и она прижала к глазам платочек.
– Ты приезжаешь… кричишь на меня… и… и хмуришься… Я не поеду с тобой! Я тебя ненавижу, Эдвард!
– Мне не хватало только этого, – сказал Марлинг и повернулся к двери.
Зашелестели шелка – миледи пробежала через комнату.
– Ах, Эдвард, я не то хотела сказать, ты же знаешь! Совсем не то!
Он отстранил ее.
– Ты вернешься со мной?
Она поколебалась, потом подняла на него глаза. Две крупные слезы сползли по ее щекам. Марлинг взял обе ее руки и нежно их пожал.
– Нет, – сказал он мягко, – я не могу смотреть, как ты плачешь. Поезжай с Джастином.
Тут она повисла у него на шее и зарыдала.
– Ах, Эдвард, я поеду с тобой! Правда-правда! Прости меня!
– Милая! – Он крепко ее обнял.
– Я решительно de trop[124], – заметил его светлость и налил себе еще бургундского.
– Я поеду, Эдвард! Но… мне так… мне так хочется в Париж!
– Тогда поезжай, радость моя. Я не хочу лишать тебя удовольствия.
– Н-но я… я не в силах расстаться с тобой, – рыдала Фанни.
– Прошу прощения, но не мог бы я кое-что предложить? – Герцог медленно подошел к ним. – Право, для подобных страданий нет ни малейших причин. Все очень просто! – Он отвесил Марлингу блистательный поклон. – Прошу вас поехать с нами в Париж, мой дорогой Эдвард.
