— Разумеется, на законных! — воскликнул князь Петр.
— Тогда пусть все получит твоя законная дочь! — послышался от дверей грозный и чуть хрипловатый голос Сычихи.
— А-а-а!.. — выдохнула Полина и заметалась вдоль стены, пытаясь найти выход из кабинета.
— Что с тобою, девочка моя? — взволнованно обратился к ней князь Петр.
— Твоя девочка — не Полина! — твердо сказала Сычиха, проходя вперед.
— Чего вы слушаете сумасшедшую?! — вскричала Полина, побагровев от злости и ненависти. — Она сама не знает, что несет!
— Знаю, теперь знаю, — улыбнулась Сычиха. — Я все вспомнила, да рассказать не успела. Эта негодяйка Полина подкупила Карла Модестовича, пока вы хоронили Андрея, увезти меня к цыганам и продать им, чтобы я уже никогда не смогла вернуться сюда и открыть правду о происхождении Анастасии.
— Это ложь! — бесновалась Полина. — Бессовестная ложь! Наглая и дерзкая!
— Это — правда, и ты сама прекрасно все знаешь, — усмехнулась Сычиха. — А для сомневающихся у меня есть и свидетель. Входи, Рада!
— Мир вам! — тихо сказала вошедшая по ее знаку Рада.
Полина охнула и прижалась к стене, словно пригвожденная к позорному столбу.
Рада внимательно окинула взглядом всех, кто находился сейчас в кабинете князя Петра, и сдержанно, но с уважением приветствовала каждого:
— Барышни… Счастья тебе, красавец! (Репнину) Барин… (Корфу) Государь! (Александру)
— Но я еще не… — смутился Александр.
— Станешь, — кивнула Рада. — И прославишься в веках, только не забывай мое предсказание, как забыл обещание наказать убийцу моего брата.
— Я сдержал свое слово, — успокоил ее Александр. — Человек, о котором ты говоришь, сегодня был арестован, его ждет каторга за все совершенные им прегрешения, и я обещаю, что лично прослежу за тем, как его отправят в Сибирь по этапу.
— Что ж, — Рада внимательно посмотрела на него, заглянув в глаза — глубоко-глубоко, потом вздохнула, — я верю тебе.
— Постой! — повернулась к ней Сычиха, видя, что Рада собирается уйти. — Ты обещала снять проклятие с этого дома.
— Если обещала — исполню, — тихо сказала та и замерла на пороге — стала что-то шептать по-цыгански и руками собирать воздух, словно хотела унести с собой, потом стянула с шеи цепь с монистами, по одному сорвала с нее серебряные кружки монет и сложила их в карман своей широкой юбки. Напоследок разломила цепь — и ушла…
— Что это было? — тихо спросила Лиза. — О каком проклятье ты говорила, Сычиха?
— Это старая история, — усталым голосом промолвила она. — Все началось с бабушки и дедушки Петра Михайловича, ибо князь сызмальства, оставшись сиротой, воспитывался у них, но ни добротой, ни сердечностью эти люди не отличались. Еще по молодости в день свадьбы они жестоко обидели старую цыганку, которая пришла к церкви просить милостыню. Невеста посмеялась над ее увечьями, а жених ударил ее тростью. И цыганка прокляла их. Сказала, что их дети и дети их детей никогда не будут счастливы. Они будут любить, но не смогут воссоединиться со своими возлюбленными.
— Господи! — воскликнула Лиза.
— Увы, — кивнула Сычиха, — с тех пор так и повелось — все Долгорукие гонялись за призраком любви, но счастья не находили. Отец князя Петра влюбился в свою крепостную по имени Анастасия — красивую и добрую, но родители не благословили его выбор, и влюбленные вынуждены были вместе уйти из имения. А когда родился Петр, в деревне, где они жили в большой нищете, случилась холера. Родители Петра умерли, а малыша забрали к себе бабушка с дедушкой.
— Ты права, — прошептал Долгорукий. — Я действительно не знал своих родителей. И все, что у меня осталось от них, это письма отца к матери, кольцо, ожерелье и портрет. Ожерелье я отдал Марфе — я не знал, что повторяю судьбу отца. Куда оно делось потом — мне неведомо, но на портрете художник, запечатлевший мать, нарисовал именно его.
Князь Петр достал из ящика стола портрет матери — урожденной Анастасии, и протянул его стоявшей ближе всех к нему Лизе. Она со вздохом рассмотрела его и передала дальше.
— Потом я просил Марфу, если у нас когда-нибудь появится ребенок, девочку назвать Анастасией, а сына — любым мужским именем, начинающимся на букву А.
— А! — вдруг вскрикнула Анна и покачнулась, опершись на плечо Корфа. Портрет выпал из ее рук, Владимир едва успел подхватить его и, взглянув мимоходом, тоже не удержался от возгласа.
— Не может быть! Я узнаю это ожерелье! Отец хранил его с незапамятных времен и потом отдал Анне.
— Но это значит… — Репнин побоялся продолжить его мысль.
— Вы все правильно поняли, — подтвердила Сычиха. — Барон передал это колье той, кому оно и должно было принадлежать по праву и рождению — новой Анастасии, настоящей Анастасии Долгорукой.
— Анна и есть моя дочь? — побледнел князь Петр, не зная, что и думать и как себя вести — броситься к Анне и заключить ее в объятия или прежде повиниться, что едва не разрушил ее счастье, как когда-то испортил жизнь ее матери — Марфе.
— Но как такое могло случиться? — удивилась Наташа, переглянувшись с Александром.
— И зачем тогда ты украла ребенка у Марфы? — растерялась Лиза.
— Я не похищала дочь Марфы, — покачала головой Сычиха. — Это сделал барон Корф. Я принесла девочку в церковь, чтобы ребенка окрестили. Но отец Георгий тогда уехал к Долгоруким, потому что в этот день раньше срока родилась Лиза. Была страшная метель, я боялась, что могу заблудиться с ребенком на руках по дороге назад, и поэтому сама окрестила ребенка, но вписать полностью в церковную книгу не успела — на пороге появился Иван. Он все знал и следил за мной. Барон был истинным другом Долгоруких, он понимал, что связь Петра с Марфой приносит огромные мучения его семье, и старался не дать разрушиться браку князя.
— Так отец все знал? — прошептал Владимир.
— Да, — кивнула Сычиха, — и скрывал всю жизнь тайну рождения Анны. И мне велел молчать, взяв с меня страшную клятву не разглашать этот секрет, пока он сам не сочтет возможным признаться в содеянном. И я была верна данному ему слову.
— Но как же так? — задумчиво произнес князь Петр. — Иван всегда говорил мне, что взял на воспитание дочь его знакомых, мелкопоместных дворян, умерших от болезни легких.
— Так и было, — подтвердила Сычиха. — Поначалу он отдал Настю на воспитание своим старым бездетным знакомым и просил называть ее Анной, дабы не нарушать традицию первой буквы в имени. Но случилось несчастье — приемные родители Анны в одночасье сгорели от болезни, и девочка осталась сиротой, и тогда барон вынужден был взять Анну к себе в дом и воспитывать, как и положено дочери князя Долгорукого. Но поскольку Марфа, когда родила Настю, оставалась еще крепостной, барон на всякий случай отписал ей вольную. А остальное вы уже и сами знаете.
