Но ни одного из них ей не захотелось обнять, ни к одному из них ей не захотелось прижаться. Она вздрогнула при одной лишь мысли о том, что такое могло бы произойти. Чарлз не смог бы понять ее страсть — она напугала бы его. Даже во время их невинных игр он был… удивлен. «Почему ты позволяешь мне это делать?» — несколько раз говорил он ей.
Да и Питер Уайт был почти такой же, пусть даже он позволил себе гораздо больше, чем Чарлз. Что же касается мистера Данвуди, то о нем и думать не стоило… И все эти мужчины хотели одного — чтобы женщины были нежными и покладистыми, а вовсе не такими страстными и неистовыми, как она, Марисса.
Впрочем, Фицуильям Хесс был совсем не такой, как эти трое, — но он все равно был бы ужасным мужем, в этом не могло быть ни малейших сомнений.
А вот Джуд… Ах, если бы он любил ее, если бы он сейчас был с ней рядом, она крепко прижалась бы к нему и была бы с ним счастлива. И она могла бы говорить с ним о чем угодно, могла бы спрашивать его о чем угодно. Да-да, о чем угодно, — потому что за пределами ложа они были бы друзьями. Ведь он такой умный, добрый, отзывчивый… Трудно не любить такого мужчину, как Джуд. А вот ее, Мариссу, любить трудновато. Потому что у нее слишком холодное сердце. И потому что она слишком уж высокого о себе мнения. К тому же она злобная и надменная, она способна оскорбить такого достойного человека, как Джуд Бертран.
Наверное, он слишком хорош для нее. Какое-то время он терпел ее, а сейчас с этим покончено. Ей очень хотелось представить, как он будет печалиться, когда уедет. Хотелось, чтобы он скучал по ней, когда уплывет на корабле. А потом в один прекрасный день Джуд вернется и признается ей в любви. Увы, ничего этого не будет. Потому что на самом деле он отправится в Италию, где прекрасно проведет время с черноглазыми красотками, которые сразу поймут, что Джуд — настоящий мужчина.
И он будет делать с ними такое, чего никогда не делал с ней, Мариссой. И она никогда больше его не увидит.
При мысли об этом Марисса почувствовала, как по ее вискам скатываются слезинки, исчезающие в волосах. Она утерла слезы и презрительно фыркнула, осуждая свою жалость к себе.
Нет, она не откажется от него. И не отдаст его другой женщине. Она сама станет его подругой и одновременно любовницей, то есть женой. И она ни за что не подпустит к нему других женщин.
Она будет драться за него, если понадобится. И в конце концов Джуд полюбит ее. Он снова ее полюбит.
Марисса решительна поднялась с постели и направилась к двери. Поначалу ей казалось, что уже далеко за полночь, но, взглянув на часы, она обнаружила, что еще не было и десяти. Она довольно долго стояла у двери, напряженно прислушиваясь. Наконец, выскользнув из; своей спальни, зашагала по коридору. Повернув за угол, направилась в сторону южного крыла.
«Почему я так нервничаю?» — спрашивала она себя.
И действительно, если бы она сейчас встретила кого-то из братьев, то могла бы, вскинув подбородок, заявить, что пытается спасти помолвку — она имела на это право. А если бы наткнулась на мать, то та бы только обрадовалась, предвкушая очередной скандал. Гарри же не сказал бы ей ничего и не сделал бы попытки ее остановить. А тетушка Офелия скорее всего пожаловалась бы на головную боль и пошла бы дальше. То есть ей, Мариссе, сейчас нечего было опасаться, однако сердце ее гулко колотилось, и с каждым шагом она все сильнее нервничала.
Марисса добралась до двери Джуда, никем не замеченная. И, остановившись, вздохнула с облегчением. Но уже в следующую секунду она сообразила, что самое трудное ей еще предстоит осуществить. Она должна была каким-то образом соблазнить Джуда. Но как это сделать? Ведь он мог встретить ее ледяным холодом. Да-да, не стал бы кричать и возмущаться, а взглянул бы на нее так, что она поежилась бы от холода. Интересно, он научился этому у герцога?
«Нет-нет, только не отступать», — сказала себе Марисса.
Она протянула руку к двери и замерла в нерешительности. Постучать? Или войти без стука? Если вломиться без стука, то он почти наверняка разозлится.
Собравшись с духом, Марисса постучала.
— Войдите! — тут же раздался голос Джуда.
Марксса повернула ручку и отворила дверь. Переступив порог, осмотрелась.
Джуд сидел за письменным столом с пером в руке и что-то писал. Взглянув на нее, едва заметно нахмурился и спросил:
— В чем дело, мисс Йорк?
Вскинув подбородок, она заявила:
— Я не хочу, чтобы вы уезжали!
— То есть… как это?
Он посмотрел на нее с некоторым удивлением.
Марисса закрыла за собой дверь и повторила:
— Я не хочу, чтобы вы уезжали.
Увы, она сейчас не находила других слов.
Джуд немного помолчал, потом тихо сказал:
— Но я не могу оставаться здесь, Марисса.
— Вы же собирались остаться. Вы хотели арендовать дом. Хотели остаться здесь надолго.
Теперь он смотрел на нее так, словно не понимал, о чем речь.
— Вы хотели остаться. И вы говорите, что не сердитесь на меня, однако же уезжаете, — продолжала Марисса.
— Будет лучше, если я уеду.
— Но почему?
Он обратил взор на лежавшие перед ним письма и накрыл их своими широкими ладонями. Его плечи приподнялись, когда он сделал глубокий вдох, а затем опали, когда он выдохнул.
— Чего вы от меня хотите, Марисса? Ведь мы уже попрощались.
— А что, если… — Сердце ее забилось еще быстрее. — Что, если я… кое-что пересмотрю, передумаю?
— Что вы имеете в виду?
В его голосе прозвучало раздражение. Было ясно: он хотел, чтобы она ушла.
Но Марисса не собиралась отступать. Приблизившись к столу, она продолжала:
— Я полагаю, что вы были правы, когда предлагали наши отношения считать настоящей помолвкой. Разве мы не можем вернуться к этому?
— Но, Марисса… — он тяжело вздохнул и взъерошил пальцами волосы. — Марисса, у меня нет сил разгадывать сегодня вечером ваши загадки. Я очень устал.
— А утром вы уедете, и тогда… тогда будет слишком поздно.
— Слишком поздно для чего?
Она еще ближе к нему подошла. И он насторожился — словно в ожидании удара.
— Слишком поздно для моих извинений. Я…
— Вы уже извинились. Я тоже сказал вам, что сожалею о своей грубости. Могли бы мы не…
— Но я не извинилась, — перебила Марисса. — Не извинилась за свою глупость. Я была глупой и слепой. Джуд, я не хочу, чтобы вы уезжали. — Она осмелилась положить ладони ему на плечи. — Оставайтесь.
Он снова вздохнул.
— Остаться с какой целью, Марисса? Ваши игры… они сделались слишком опасными. Я ведь не пытался соблазнить вас и опозорить. Я пытался лишь…
Ее рука скользнула вверх. На нем не было ни галстука, ни сюртука, и его шея оказалась очень теплой, почти горячей.
