– Без свидетельства о венчании с Игнатием я есть всего лишь авантюристка, больше никто, – сухо оборвала Ирена. – Авантюристка и воровка. Пока не найдено свидетельство, эти деньги мне не принадлежат. Поэтому ты со Спирькой поедешь на выселки и спросишь Степаниду, не у нее ли мои бумаги. Расскажи ей все, что случилось, расскажи о письме старого графа. Может быть, она подобреет ко мне и отдаст свидетельство. Ну а если его нет и у Степаниды… Что ж, значит, такая судьба! В любом случае назначаю тебе встречу через три дня в Лукоянове. Слышала я, там в это время лошадиная ярмарка будет проходить. Наверняка туда приедет и Берсенев – искать себе коня взамен украденного Байярда. Вот мы все втроем там и повидаемся.
– А ты сейчас куда?! – молящим голосом выкрикнул Софокл.
– В город. Я кое-что задумала. Нужно купить новую одежду мне и тебе. Кроме того, нужно раздобыть хорошие пистолеты и взять несколько уроков стрельбы у самого лучшего учителя, какого только удастся найти.
– Ты что?! – в ужасе пробормотал Емеля. – Убийство замыслила?!
Спирька испуганно перекрестился:
– Ой, не бери, девка, греха на душу!
Ирена покачала головой:
– Не убийство это будет, а дуэль.
– Что?! – Емеля аж задохнулся. – Неужто задумала картель господину Берсеневу послать? Стреляться с ним решила?!
– Решила. Стреляться с ним буду я, но картель… картель пошлешь ты! Прощай, Спирька! Прощай, Софокл! До встречи на ярмарке!
И она пустила Байярда галопом, низко припав к его шее, чтобы ветер не бил в глаза, не вышибал из них слезы. А может быть, они и сами лились, Ирена не знала, но не вытирала их. Руки были заняты, а потом… а потом наконец-то у нее появилась возможность поплакать!
– …Черт… упал! Ссылка на поселение или крепость от шести лет и восьми месяцев до десяти лет.
– Ну что вы! Не более трех! Уж поверьте, я дело знаю.
– А ежели убит?
– Тогда на поселение пойдет, не миновать. Да и нас не помилуют.
Перебрасываясь короткими, отрывистыми фразами, секунданты со всех ног летели к упавшему.
Берсенев, с трудом заставив себя тронуться с места, медленно шел туда же.
Голова его была пуста до нездешнего гулкого звона, а белые волокна тумана мешались с кровавой мутью, застилавшей глаза.
Секунданты оказались проворнее, вместе подскочили к Софоклову, вместе склонились над ним – и вместе, резко, будто по команде, отпрянули с одинаковым восклицанием:
– О Господи!..
«Наверное, все-таки убил! – похолодел Берсенев. – И, наверное, какая-нибудь ужасная рана. В лицо… может быть, в глаз!»
Его передернуло от ужаса; кое-как заставил свои деревянные ноги передвигаться быстрее.
Тяжело подбежал, навис над головами секундантов – и вдруг замер, как они, потом так же отпрянул – и тоже помянул Господа.
Этот человек, лежавший на тропе, неловко подогнув ногу и разбросав руки, в одной из которых был пистолет… он не был Софокловым! Весь в черном, в высоких «веллингтоновских» сапогах и мягкой «калабрезе», нахлобученной так глубоко, что повисшие поля прикрывали пол-лица, он был одет иначе и выглядел иначе!
– Кто это? Кого вы пристрелили, милостивый государь? – отрывистым, неприязненным тоном спросил секундант Софоклова. – Это убийство, знаете ли, чистейшей воды…
Не слушая, Берсенев распахнул просторный черный сюртук лежащего да так и ахнул, увидев, что правое плечо все залито красным. Но не только это поразило его в самое сердце. Набухшая кровью белая рубаха ощутимо вздымалась на груди!
– Женщина? – изумленно прошептал секундант.
– Неужели?..
Внезапно Станислав Белыш, издав какое-то неразборчивое восклицание, схватился за шляпу, рванул – и… и тонкие русые волосы хлынули мягкой волной. Станислав сдвинул их дрожащей рукою – открылось нахмуренное лицо, такое бледное, каких не бывает у живых людей, а только у мертвых… или у призраков.
«Призрак, – подумал Берсенев. – Конечно, это призрак!»
И тут же он услышал чей-то глухой, совершенно незнакомый голос, отчаянно зовущий:
– Арина! Господи, Боже мой! Арина!
«Это я говорю, – с усилием осознал он. – Это мой голос. Странный какой!»
Мысль мелькнула – и исчезла. Он протянул дрожащую руку к любимому лицу, и вдруг что-то больно рвануло его за плечо.
Оглянулся, тупо уставился на своего секунданта – тоже смертельно бледного, с расширенными, безумными глазами.
– Вы убили мою сестру, милостивый государь! – воскликнул Станислав срывающимся голосом. – Мою сестру! И позвольте вас спросить, какого черта вы называете ее Ариной?!
Берсенев не успел ответить: раздался топот, и на тропу выбежал Софоклов. Увидев лежащую женщину, коротко, ужасно вскрикнул:
– Ах ты, Господи! Господи, барин! Что ж вы натворили-то?!
Берсенев повел глазами… Мелькнуло какое-то воспоминание, но сейчас было не до него. Сейчас одно существовало для него на свете: Арина. Нет, Ирена!
– Доктора позовите! – кричал как безумный Белыш, принимаясь спускать рубаху с простреленного девичьего плеча и выхватывая из кармана платок. И тут же бешеными глазами поглядел на Берсенева и Софоклова: – А ну, отвернитесь, господа! Нельзя вам! Убью всякого, кто на мою сестру глянет!
Софоклов отвернулся, даже руки для надежности к глазам прижал.
Берсенев медлил. Он мог бы сказать… он мог бы… но за его словами немедленно последовал бы новый вызов на новую дуэль, а этого ему сейчас совсем не хотелось. Еще убьет его этот безумный Белыш за свою сестру… да за нее Берсенев и сам убьет кого угодно! Но не сейчас. Сначала нужно ее рану залечить.
Господи! А если рана смертельна?! Тогда ему самому останется только застрелиться. Только застрелиться!
И он закричал отчаянно, еще громче Станислава:
– Доктора!
Новый топот в тумане – выскочил человек в длинном полотняном сюртуке, с саквояжем в руках: доктор, которого вчера большими деньгами заставили присутствовать при дуэли.
– Сударь, – обратился он к Софоклову, – там ваш конь бесится, мне его не удержать. Я его к дереву привязал, но он и дерево сломает. Ах ты, свят-свят! – Это он увидел лежащую Ирену.
Склонился над ней…
– Нужно сделать перевязку немедленно! – заявил через минуту. – Мужчин прошу удалиться. Я позову, чтобы перенести ее потом в экипаж.
– Я не уйду, я брат! – мрачно заявил Станислав.
– Что-то много братьев, – пробормотал доктор, глядя то на него, то на Софоклова. – Ладно, пусть брат останется, остальные – уходите.
Секундант Софоклова исчез первый. Глядя, как его спина растворяется в тумане, Берсенев отчего-то подумал, что никогда его больше не увидит. Может, и Софоклов сейчас сбежит?
