– Протесты не принесут вам пользы. Позвольте предупредить вас, мадам, чтобы вы не строили планов, противоположных моим. В сущности, я не планировал ничего подобного. Список был предложен честно. Если бы вы нашли пять минут, чтобы прочесть его… Если бы вы отвлеклись хотя бы на полчаса в день от своих развлечений… – Было глупостью сказать подобное, подумал Генрих, овладевая собой. Он не хотел, чтобы Элизабет вмешивалась в дела.
– Развлечений! Какое удовольствие, по-вашему, я получаю, изрекая пустые любезности… – Элизабет тоже овладела собой. Даже она не посмела насмехаться над женами и матерями приближенных Генриха, хотя те в большинстве своем были довольно простодушны, так как едва ли бывали при дворе прежде.
– Я повторяю, список был предложен честно. Если бы вы имели что-либо против, то я поискал бы других, более приемлемых для вас. Теперь слишком поздно. Назначения были объявлены, те люди ждали вас на свадебном банкете. Откажи я кому-нибудь в должности, это было бы серьезное оскорбление. Тем не менее если кто-то из джентльменов по какой-либо причине вам не понравился, я сделаю ему замечание и предостерегу от дальнейших ошибок.
– Сделаете замечание! – Она едва сдерживалась, чтобы пронзительно не закричать. – Вы полагаете, я не способна сама делать замечания своим слугам!
Генрих не хотел придавать большого значения поведению фрейлины. Возможно, это была случайность, и если так, то не стоило обращать внимание Элизабет на это. Однако не стоило упускать столь благоприятный случай, так как Элизабет видимо не поняла его первого открыто сказанного предупреждения.
– Вы можете, мадам? – спросил он холодно. – Позвольте предположить, что вы так и поступили с фрейлиной, которая сегодня была так нахальна, что мне самому пришлось сделать ей выговор. Еще один такой случай, и я буду вынужден выбирать для вас дам, равно как и придворных.
Привыкнув к взрывным страстям отца и матери, Элизабет совершенно не рассмотрела опасность, скрытую за спокойствием Генриха. К счастью, Генрих не понял, что на его жену не произвела впечатления манера, которая людей, что знали его лучше, приводила в ужас. Он принял ее бледность и безмолвный гнев за страх и сказал нежнее, но столь же твердо, что дочь короля должна знать, что невозможно менять почетные назначения без серьезной причины.
Обида окончательно выбила Элизабет из колеи, и Генрих смог увести ее к гостям в другую комнату до того, как ей удалось прийти в себя и начать еще одну атаку. Он слегка поклонился гостям, адресовал глубокий поклон вдовствующей королеве, поцеловал мать в щеку и удалился.
Взглядом полнейшего неверия Элизабет уставилась на дверь, которая закрылась за ее мужем. Она вздохнула и пошла в спальню, на сей раз в сопровождении матери и свекрови.
– Вы ведь не поссорились с Генрихом, не так ли, дорогая? – спросила Маргрит с тревогой, так как была напугана выражением его глаз, которые стали холодными и темными как зимнее небо.
– Ссориться? С вашим сыном? Я должна заметить, что это невозможно. Если кто-нибудь обижен, сразу же становиться ясно, что Генрих – пострадавшая сторона, а ты должен просить прощения.
Маргрит закусила губу. Смеяться было нельзя, хотя Элизабет была подозрительно похожа на любую молодую жену. Маргрит не знала ничего о том, что случилось, потому что приехала, чтобы нанести визит королеве и пообедать при дворе. Да ее это и не волновало. Чтобы Генрих ни делал, управлял он женой хорошо. Те несколько ссор между молодыми супругами только способствовали их сближению. Пока Генрих не выставлял Элизабет на публичное осмеяние – а он, конечно, остерегался делать это – спор-другой не мог принести вреда.
Вдовствующая королева шептала что-то на ухо Элизабет, и девушка сердито кивнула.
– Что же сделал мой бедный Генрих, что так рассердило вас? – спросила Маргрит.
Если вдовствующая королева стояла за этой ссорой, становилось не до смеха.
– Бедный Генрих! Конечно же, ошибаюсь я, так как все, что делает Генрих, безупречно.
– Дорогая, – мягко заметила Маргрит, – я не представляю, почему меня считают глупой. Сначала Генрих обвиняет меня в том, что я уверена в его безупречности, теперь вы. Поскольку я – его мать, я – последний человек в мире, который может в это поверить. Поймите, Элизабет, Генрих вовсе не совершенство. Он – не подарок, но желает только добра; он вообще очень добр. Что же он сделал?
– Это не важно, – спокойно сказала вдовствующая королева.
– Нет, важно! – горячо возразила Элизабет, нарушая главное правило – не противоречить матери. За это ее не раз секли в детстве.
– Элизабет! – вспыхнула мать.
Королева вздрогнула, затем взяла себя в руки. Никому не позволено одергивать и упрекать ее. Если это будет необходимо, она избавит себя от присутствия матери. Но затем даже ослепленная гневом Элизабет заметила, в каком напряжении находилась старая королева. Что-то было неладно. Конечно, ей все время повторяли, что Маргрит – ее враг. Она никак не могла в это поверить. Маргрит всегда была добра. Однажды Элизабет даже подслушала, как она укоряла сына за холодное поведение. В любом случае, теперь она – жена Генриха, и Маргрит не могла навредить ей, не обидев сына. Ее собственная мать, напротив, не была столь щепетильна в отношении благополучия короля; да и моего тоже, подумала Элизабет с грустью.
Пауза болезненно затянулась, но Элизабет еще не была готова нарушить молчание. Ей нужно было время, чтобы подумать. Вполне возможно, что Маргрит хотела разобщить их, чтобы ее влияние на сына сделалось преобладающим. Но Элизабет, помня трепетную страсть Генриха, знала, что у нее есть такое оружие, которым Маргрит не обладает. В любом случае, если держать все в секрете, это будет только на руку Маргрит. Если графиня намекнет сыну об интригах… Почему ее мать жаловалась на придворных, которых выбрал Генрих? Конечно, они не добавляют веселья при дворе, будучи рассудительными и в большинстве своем пожилыми. Конечно они – сторонники Генриха. Мать сказала, что их цель – шпионить за ней. Зачем шпионить? Она не собиралась вредить своему мужу. Что бы она о нем ни думала, он будет отцом ее детей. Его трон будет их троном.
– Одну минуту, – сказала Элизабет. Она пошла к столу и вернулась со списком в руках. Наверняка, у нее уже не будет такой возможности еще раз проверить намерения Маргрит и ее матери.
– Посмотрите, мадам, – сказала она, подавая ей список назначений при дворе.
– Каждый из них – ревностный сторонник Ланкастеров. Каждый из них добился положения – раньше или позже, даже если это уже забыто, – при моем отце. Я не говорю об оскорблении, я уже привыкла к ним. Я надеялась видеть при дворе людей, которые, защищая меня и моих братьев, при дяде Ричарде попали в немилость и были доведены до нищеты.
