— Сейчас же ей скажу, — сказала Элейн и тут же исчезла из столовой.
Салли и Роберт Данстен остались вдвоем. С минуту оба молчали, но Данстен заговорил первым.
— Думаете, у меня есть надежда?
— Хотела бы я сама знать ответ на этот вопрос! Но я не знаю, честное слово, не знаю.
— Вы не будете возражать, если я приеду в Корнуолл во время торжества?
— Конечно, нет. Мы очень хотим, чтобы вы приехали.
— Правда?
Этот взрослый мужчина вдруг стал похож на маленького мальчика, которому очень хочется, чтобы исполнилось его заветное желание.
— Надеюсь, Энн сумеет полюбить вас, — сказала Салли. — А я обещаю помочь вам всем, чем смогу.
Роберт Данстен взял девушку за руку, поднес ее к губам и поцеловал.
— Спасибо, Салли, — тихо произнес он. — Вы удивительный человек.
Энн полулежала в кресле в саду. Нежное дуновение морского ветра ласкало ее лицо. Она чувствовала умиротворение. Небо радовало чистой синевой. Утренний туман над морем развеялся, яркое солнце, внезапно появившись из-за облаков, пригревало, тучи исчезли, словно по волшебству.
Энн сидела спиной к дому, некрасивому, но такому родному, ее отчему дому. Как странно все происходит в мире, думала она. Что-то важное случается тогда, когда меньше всего этого ждешь. Ей с трудом верилось, что они снова оказались в своем родном доме. Все та же зеленая лужайка — такая же заросшая, как и прежде, — дуб, на который они частенько забирались и, бывало, рвали платьица и обдирали коленки. А в кустах рододендронов они когда-то играли в индейцев. За кустами находился теннисный корт, поросший сорняками: ни у кого никогда не хватало времени на его прополку. Но все это было такое родное и дорогое…
Снова дома. Энн удивлялась, да уезжали ли они отсюда? Лондон казался чем-то далеким и нереальным, как их мечты о будущем. Какими жизнерадостными и беззаботными они были в тот вечер, когда говорили о предполагаемых мужьях! Энн отчетливо помнила, как заявила, что хочет выйти замуж за герцога. Ну что ж, на самом деле Мэриголд куда больше пристало носить герцогский титул. Энн теперь понимала, что герцогская корона вовсе не сулит умиротворения и защищенности. Это раньше она думала, что спокойная и счастливая жизнь достается титулованным особам по особому праву и в соответствии с традициями. Энн вспомнила старую герцогиню, продажу фамильных драгоценностей, семейные собрания, которые заканчивались земельными спорами и взаимными обидами.
Да, теперь Энн знала, что жизнь аристократов мало похожа на ту, что она рисовала в своем воображении. Но она знала, что Лондон принес ей не только разочарования.
Всю жизнь Энн старалась избегать даже упоминаний о болезнях, страданиях, душевных муках. Оказавшись в общей палате, она сначала старалась не смотреть на других больных. Они казались ей отвратительными, она почти ненавидела их.
Но мало-помалу Энн научилась смотреть на этих людей с интересом. У женщины на соседней койке оба сына погибли на войне, а сама она перенесла тяжелую операцию, но держалась всегда бодро.
— Я жива! — сказала она Энн. — Это уже кое-что, не так ли? Я часто повторяю себе: «Ну, старушка, по крайней мере ты жива».
Отчаянное, упрямое мужество этой женщины казалось невероятным. Иногда Энн готова была расплакаться, глядя на нее. А девушка с койки напротив была приблизительно ее ровесницей. Однажды субботним вечером ее сбил автобус, когда она спешила на свидание к «своему парню».
— Я первый раз надела новый костюм в тот вечер, — рассказывала она. — И надо же такому случиться! Теперь на юбке огромная дыра. А я копила на этот костюм три месяца.
Она даже не думала о сложных переломах, этот костюм казался ей важнее! И Энн поймала себя на мысли о том, как бы помочь этой девушке купить новый костюм взамен испорченного.
Постепенно она стала слушать рассказы других пациенток об их жизни, хотя раньше старательно избегала этого. Теперь ей было стыдно за себя, потому что все эти люди казались куда мужественнее, чем она сама. Все в палате будто стали одной большой семьей, — вот что вдруг осознала Энн. Она больше ни от кого не отворачивалась, ее не раздражали разговоры о чужих болячках. Эти люди стали нравиться ей, она научилась любить их всех. Как-то ночью, когда ночная медсестра с фонариком обходила палату, лучик света упал на фигурку младенца Христа у кровати Энн. В этот миг на нее словно снизошло откровение. Она поняла, что значит «любовь», поняла, какому идеалу ее отец посвятил всю свою жизнь и что помогает Салли повсюду находить друзей.
Теперь ей хотелось протянуть руки ко всему миру, отдать свою любовь и ощутить тепло любви других людей.
Когда в шесть утра медсестра пришла измерять температуру, Энн крепко спала с фигуркой младенца Христа в руке. Медсестра потом рассказывала:
— Она была такой красивой, что мне показалось, это святая передо мной.
Иногда Энн хотелось поговорить с кем-нибудь о своих ощущениях, но ей трудно было описать словами пережитое той ночью. Просто теперь ей открылся истинный смысл слов, которые они с детства слышали от отца:
— Дети, любите друг друга.
Энн посмотрела на их старый дом. Сейчас он казался ей символом всего, что она научилась понимать. Люди, жившие в нем, наполняли его любовью. Так и красоту обычных людей можно увидеть, только заглянув в глубину их души.
Из дома вышла Салли со стаканом молока.
— Это тебе, дорогая.
— Еще один стакан! Да что же это такое! — запротестовала Энн. — Я скоро растолстею, если так пойдет и дальше.
— Но врачи сказали, что тебе и нужно набрать вес. Так что будь хорошей девочкой и делай, что велено.
— Мне сейчас лень спорить, — улыбнулась Энн. — Я вот лежала и думала о том, как хорошо снова оказаться дома!
Лицо Салли вдруг осветилось изнутри.
— И я думала об этом. Мы снова дома, мы все! — И добавила: — Так много произошло с момента нашего отъезда.
— Правда? А я все не могу понять, уезжали ли мы отсюда вообще?
— А помнишь, как Мэриголд предложила поехать в Лондон? Какой чудесной и волнующей нам тогда казалась эта поездка.
— Мы тогда не знали, насколько непростой окажется жизнь в столице и как много придется трудиться.
— Для Мэриголд все закончилось великолепно. Я только что получила телеграмму от Питера. Они, вероятно, приедут в половине седьмого. На машине.
— Значит, им пришлось выехать очень рано.
— Для Питера это несложно, а Мэриголд поспит в дороге.
— Вот она удивится, когда найдет нас в нашем старом доме!
Салли рассмеялась:
— Хотела бы я увидеть ее лицо. Знаешь, я как раз пишу письмо викарию. Хочу поблагодарить его за то, что он позволил нам пожить в нашем доме. Очень любезно с его стороны. — Салли окинула дом взглядом, полным любви. — Милый дом, ты почти совсем не изменился, слава Богу.
