— Украли.
Кое-как она успокоилась, задышала ровнее и связно сказала, что украли Тонечку. Вот только что, совсем недалеко от дома.
Случилось это столь неожиданно и мгновенно, что Фрося толком не успела ничего разглядеть и запомнить. Утром, испросив разрешения у Любови Алексеевны, они с Тонечкой отправились, якобы, на прогулку, в Сосновский сад. Только чуть отошли от дома, как окликнул их какой-то мужик, стоявший у подводы:
— Барышни, не откажите в любезности — как мне до Базарной площади добраться?
В руках у него был длинный мешок с болтавшимися завязками. Девушки стали ему объяснять, но он, показывая на ухо, мотал головой: не слышу. Тогда они подошли ближе. И в тот же момент Фрося получила такой сильный тычок в грудь, что отлетела в сугроб, зарылась в нем с головой, захлебнулась снегом, а когда выбралась и вскочила на ноги, увидела: уносятся сани, на которых стоит плетеный короб, мужика из этого короба еле видно, и время от времени он подскакивает, кого-то удерживая на днище. Да не кого-то — Тонечку! В горячке Фрося кинулась за подводой, но куда там! Только и успела ухватить взглядом — задок плетеного короба.
— Лошадь какая? Какой масти?
— Не знаю, не разглядела я, — Фрося смотрела широко распахнутыми, почти круглыми глазами, — у меня как ум из головы выпал…
Вася-Конь крутнулся на одном месте, в отчаянии махнул сжатым кулаком и выругался. Он не знал, что делать. Бежать? Куда? Искать? Где?
— Господи, как же я Сергей Ипполитычу с Любовь Алексеевной скажу? — всхлипнула Фрося.
Вася-Конь замер. Затем, ни слова не говоря, схватил ее за руку и почти побежал к проспекту. Фрося пыталась что-то спросить у него на бегу, но он лишь мотал головой, словно отгонял надоедливую муху. На проспекте остановил извозчика и приказал гнать во весь дух.
— А куда гнать-то? — разбирая вожжи, сердито спросил извозчик.
— К шалагинской мельнице, к конторе гони! Да шевелись ты, пим дырявый!
Щелкнул кнут, конские копыта глухо ударили в притоптанный снег.
На пороге конторы Вася-Конь снова ухватил Фросю за руку и втащил следом за собой в кабинет Сергея Ипполитовича, который ловко перекидывал костяшки на счетах, быстро записывал цифры на лист бумаги и так был увлечен своим делом, что даже не услышал, как открылась дверь. Но когда Вася-Конь со стуком захлопнул ее за собой, Сергей Ипполитович вскинул голову и некоторое время недоуменно и молча взирал на своих посетителей.
— Что случилось? — Словно очнувшись, он резко сбросил костяшки на счетах и встал из-за стола. — Фрося, почему ты здесь? Кто этот молодой человек?
Фрося торопливо, сбиваясь, начала рассказывать. И по мере того, как она рассказывала, лицо Сергея Ипполитовича все сильнее бледнело, а вздрагивающие пальцы то застегивали, то расстегивали пуговицы на жилетке. Дослушав Фросю до конца, он схватился руками за голову и рухнул в кресло, с громким стуком ударившись локтями о столешницу. Но тут же вскочил, кинулся к вешалке, неразборчиво бормотал:
— В полицию надо… срочно… сообщить… пусть ищут…
— Не надо, — остановил его Вася-Конь и заступил дорогу к вешалке, — сначала договоримся, а уж после — в полицию. Они меня ищут, а чтоб узнать, где я, Тонечку скрали…
— Не понимаю! Вы о чем говорите, молодой человек?
— Вот и хочу рассказать, чтобы понятно стало. Только не торопитесь в полицию, иначе навредите… Тонечке навредите.
Совершенно сбитый с толку, Сергей Ипполитович отошел к креслу, крепко ухватился руками за высокую спинку, словно боялся упасть. Не поднимая глаз, он слушал Васю-Коня, и пальцы его, намертво сомкнутые на деревянной спинке кресла, постепенно белели.
Вася-Конь, не кривя душой, честно рассказал все: и как он оказался в шалагинском доме, и как увез Тонечку в свою потаенную избушку, как пристав Чукеев следил на колыванском базаре за Фросей, а закончил свой короткий рассказ, совершенно уверенный в своей правоте, твердо и жестко:
— Это полицейские «крючки» ее украли, тут и к бабке ходить не надо. Им сейчас главное про меня узнать требуется. Допросят, напугают… Да только она же все равно ничего не знает, а уж дорогу до избушки и вовсе не запомнила. Чтоб турусы не разводить, так скажу: пойду сейчас сдаваться в полицию, но только не один… С вами пойдем. Уж тогда они точно Тонечку отпустят. Понимаете?
Если честно, Сергей Ипполитович не все и не совсем понимал, но верил каждому слову Васи-Коня и согласен был идти в полицию, к черту на рога, да хоть куда идти — лишь бы что-то делать, предпринимать для спасения дочери, которая попала в беду. Даже рассказ Васи-Коня, ужаснувший его, отошел в тень перед этим страстным желанием — действовать.
— Тогда идем, — твердо выговорил он и снова направился к вешалке, властно отодвинув Васю-Коня в сторону.
Накинув пальто и нахлобучив шапку, он зацепился взглядом за Фросю, безмолвно стоявшую в уголке, и приказал:
— А ты — домой. Любовь Алексеевне — ни слова, никому ни слова. Скажи, что Тонечка к подругам или как… Сама придумай! Пошли!
Втроем они вышли из конторы, стали спускаться по ступенькам крыльца, но вдруг остановились. Внизу их поджидала, опираясь на палку и утомленно опустив голову, Зеленая Варвара. Она тяжело отдыхивалась и поэтому заговорила, не поднимая головы, с долгими перерывами:
— Я тебя… господин хороший… предупреждала… Шибко умным… себя считаешь… Дурная старуха из ума выжила… Девку вашу Демьян Савостин… увез… Из Малого Кривощекова… Жеребец у него… Серый в яблоках… Короб на санях плетеный… Выручайте… Только не вздумайте в полицию ходить…
— Почему? — выпалил Сергей Ипполитович.
Зеленая Варвара медленно подняла голову, оглядела его с ног до головы и угрюмо буркнула:
— По кочану!
Развернулась и двинулась прочь от конторы, тяжелее обычного налегая на палку и пронзая острием снег до самой стылой земли.
9В крохотном чуланчике, среди рассохшихся деревянных кадушек, старого корыта и обломанных по краям глиняных крынок, негде было повернуться. Пахло плесенью и мышами. Прогнившая половица, когда Тонечка переступала с ноги на ногу, тягуче и противно поскрипывала. В узкую щель между потолком и дощатой перегородкой сочился тусклый свет. За перегородкой время от времени слышались тяжелые шаги, гулкий мужской кашель, невнятное бормотание. И так продолжалось уже очень давно, хотя Тонечка и потеряла отсчет времени. Оно остановилось для нее с того момента, как она оказалась в крепком вонючем мешке, который закрыл для нее окружающий мир. Дальше было жесткое днище короба, безжалостные колени, которые придавливали ее к этому днищу, долгая и стремительная скачка по колдобистой дороге, конца которой она уже и не чаяла дождаться.
