Однако к тому времени как маркиз выехал из леса в полумиле от Ормсби-Плейс, самообладание к нему отчасти вернулось. Первый приступ страха прошел, и Ормсби овладел собой. Он напомнил себе, что прошло несколько секунд, прежде чем он исчез в лесу. Фермеры находились на некотором расстоянии, и самое большее, что они могли видеть — это лошадь и всадника. Черные Шляпа и плащ надежно скрывали лицо и фигуру. Он сидел на обычном вороном мерине, без каких-либо примет, — он специально выбрал сегодня утром именно этого коня.
Чувствуя себя более уверенно с каждой проходящей минутой, Ормсби отдал мерина конюху и ухитрился ничем не выдать мучительного беспокойства. Добравшись до дома, он сказал дворецкому, что его ни для кого нет, и исчез в кабинете. Заперев за собой дверь, он немедленно налил себе бренди и с проклятием отметил, что пальцы сильно трясутся. Залпом выпив опаляющую жидкость, маркиз почувствовал приятное жжение и глубоко вздохнул. Нет, ему нечего волноваться. Он — Ормсби. Кто посмеет связать его имя с чем-то неприглядным, вроде банального убийства на проселочной дороге! Чьим словам поверят больше — словам невежественных фермеров или слову могущественного маркиза? Вздор и чепуха!
Бренди согрел желудок, и к Ормсби вернулось ощущение довольства собой. По крайней мере теперь можно не волноваться о шантажисте Деннинге. Но ведь полковник был только одной из проблем...
Маркизу стало дурно. По спине пробежал ледяной озноб. Письма Джейн по-прежнему у него...
Джинго проскакал почти четыре мили и наконец замедлил ход, увидев едущую навстречу тележку.
Темно-зеленой тележкой, нагруженной съестными припасами, правила миссис Беррел, которая возвращалась домой с рынка. Ее сопровождал конюх Перкинс, который помогал ей донести покупки, а сейчас сидел рядом с хозяйкой. Именно миссис Беррел узнала Джинго.
— Это новая лошадь полковника! — вскричала она и совершенно растерялась, заметив болтавшиеся поводья и свисающую до земли руку седока. Другая рука покоилась на маленьком черном саквояже.
— О Господи! Перкинс, немедленно поймай это животное, пока оно не ускакало! — приказала миссис Беррел, резко остановив свою лошадь, славную маленькую гнедую кобылку.
Перкинс выбрался из тележки и осторожно приблизился к жеребцу. Но бояться было нечего: Джинго так устал, что забыл о своих капризах, и не успел Перкинс схватить поводья, как тот покорно встал.
Миссис Беррел спустилась на землю, привязала кобылу к низкому деревцу у обочины дороги и поспешила к кабриолету. Судя по позе Деннинга, случилось что-то ужасное. Но она посчитала, что это удар или что-то с сердцем, и несколько раз его окликнула. Не получив ответа, она велела Перкинсу крепче удерживать серого, подхватила юбки и осторожно влезла в кабриолет. Осторожно подняв Деннинга, она ахнула, увидев его окровавленную рубашку и жилет, и широко открытыми глазами взглянула на Перкинса, который с интересом наблюдал за происходящим.
— Съезжай с дороги и привяжи серого к дереву, — спокойно, несмотря на внутренний трепет, приказала она.
Лицо полковника было смертельно бледным. Он не двигался, и миссис Беррел впервые испугалась, что он может быть мертв. Судя по количеству крови, было очевидно, что здесь произошло убийство.
Перкинс отвел кабриолет к обочине и надежно привязал Джинго к побегу дуба. Миссис Беррел раздумывала, что делать, когда услышала стук колес приближавшегося экипажа. Она оглянулась и, к своему облегчению, узнала кучера небольшой коляски, влекомой парой гнедых. Да это сквайр с женой!
Прежде чем миссис Беррел успела окликнуть его, сквайр Рипли понял, что что-то неладно. Он остановил лошадей рядом с кабриолетом и спросил:
— Какая-то беда, миссис Беррел? Мы можем чем-то помочь?
— О, сквайр! Слава Богу, вы здесь! — взволнованно вскричала миссис Беррел. — Полковник Деннинг... боюсь, его убили!
— Не может быть! Богом клянусь, я в жизни... — потрясенно пробормотал сквайр.
Он немедленно развил бурную деятельность: Перкинса послал в деревню, чтобы найти врача и привезти сюда, а сам внимательно осмотрел Деннинга. Судя по всему, полковника действительно убили. Но тут Деннинг вдруг пошевелился. К общему изумлению, глаза его открылись, и он застонал.
— А-шер... вы должны, — слабо проговорил он. Вздрогнул, втянул в себя воздух и попытался снова: — Ашер должен... — Глаза Деннинга закрылись. Он, похоже, перестал дышать, но потом с агонизирующим усилием заставил себя открыть глаза и едва слышно прошептал: — Книга , Сосера... стихи...
Миссис Беррел попыталась остановить его.
— Берегите силы, — посоветовала она. — Сюда едет врач.
С мольбой глядя на миссис Беррел, полковник хрипло выдавил:
— Я... подвел... его. Ор...би... — Он снова задохнулся и, собравшись с угасающими чувствами, пробормотал: — Скажите Ашеру... скажите Ашеру...
Веки его опустились.
Прошло минуты две, прежде чем полковник снова открыл глаза и с неожиданной силой вскричал:
— Скажите, ему!
Наступило ошеломленное молчание, и полковник испустил последний вздох.
Миссис Беррел наклонилась и очень бережно положила пальцы на его запястье. Потом взглянула на сквайра.
— Он мертв. Убит.
Новость о том, что полковника Деннинга убили на тихой проселочной дороге, а его убийцу видели двое местных фермеров, пронеслась по округе лесным пожаром. В домах, равно богатых и бедных, в полях и пабах, на фермах и в лавках эта шокирующая тема была предметом всех разговоров.
Дворянин, полковник, убит средь бела дня на дороге! Застрелен! Такого здесь не бывало много лет, если не считать случая, когда сестра богатого землевладельца мистера Локхида погубила себя, влюбившись в местного контрабандиста и сбежав с ним. О, как тогда работали злые языки! Но все соглашались, что бегство девицы, хоть и было крайне шокирующим, не шло ни в какое сравнение с убийством полковника. Даже вспомнилась трагическая гибель Винсента Беверли тридцать лет назад. Конечно, гибель Беверли вызвала лишь смутные подозрения, никто не был уверен, что его убили. Но в том, что Деннинга хладнокровно застрелили, никто не сомневался.
Вследствие этого похороны полковника привлекли куда больше внимания, чем в обычных обстоятельствах. Когда гроб опускали в могилу, Ашер, мрачный, с напряженным и осунувшимся лицом, ловя взгляды любопытных зевак, прошептал Джулиане:
— Неужели им больше нечего делать, кроме как глазеть на нас?
Она успокоила мужа, положив ладонь на его руку.
— Они не хотят ничего дурного. Все знали твоего отчима. Люди любили его за дружелюбие и веселость. Многие пришли бы, даже если бы его не убили.
