— А ты — нет?
— Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. И подумай о чувствах детей. Будь честной: они не могут его любить. Он чертовски добродетелен!
— А может, мне нравится эта непоколебимая добродетель.
Робби, застонав, покачал головой:
— Дорогая, он через месяц сведет тебя с ума. И не говори, что ты пробыла в его обществе месяц, потому что я знаю: этого не было.
Роксана вопросительно вскинула брови.
— Куттс нанял людей, которые следили за тобой. Я был пьян целую неделю после того, как Каллум провел с тобой первую ночь в Эдинбурге.
Он провел по глазам рукой, словно хотел изгнать неприятные мысли.
— Не можем ли мы прийти к какому-то соглашению? Я не могу жить без тебя, а ты не можешь жить без меня… и поймешь это, когда отбросишь все свои логические выкладки.
— Но как я могу это сделать?
— Иди сюда, ложись рядом, и мы поговорим об этом.
Она не шевельнулась.
— А если ребенок не твой?
Робби молчал. Дольше, чем ей хотелось бы.
— Мне все равно, — ответил он наконец. — Надеюсь, что мой. Но если нет…
Его взгляд на секунду стал пустым.
— … мы справимся.
— Немного больше чувства, пожалуйста.
Робби сел и распахнул объятия.
— Мне все равно, даже если это дитя Аргайлла, — тихо сказал он. — Я готов на всё. — Его улыбка, нежная, искушающая, манила… звала… — Ну, иди же ко мне!
— Мне не пятнадцать лет. Я не собираюсь бросаться в твои объятия. Мы не будем целоваться и мириться, потому что ты приехал сюда, чтобы досаждать моим гостям.
— И тебе.
— Больше всего — мне. Ты не имеешь права властвовать над моей жизнью. Ни сейчас и никогда.
Робби опустил руки.
— Нам нужны адвокаты, чтобы составить соглашение? После всех юридических маневров в Эдинбурге за последние несколько лет я почти не в силах торговаться.
— Адвокаты не могут принимать за тебя решения.
— Мы опять вернулись к прежнему, — вздохнул Робби, вставая и подходя к окну. — Я обязан каяться и извиняться, а ты станешь решать, истинно ли мое искупление. — Он выглянул во двор и снова повернулся к ней. — А сама? Каким образом ты участвуешь в этих событиях? Каллум, ребенок и, возможно, Аргайлл?
— Не смей обвинять меня в связи с Аргайллом! — взвилась Роксана, хотя при этом предательски покраснела. — Во всем остальном я, разумеется, замешана.
— Спасибо и на этом.
— Тебе не следовало приезжать. Мы прекрасно обходились без тебя.
— Я не могу обходиться без тебя. И будь честной, Роксана, ты несчастлива с Каллумом. Верно?
Ей бы солгать, отослать его в Эдинбург. Как просто все будет, если она так и сделает.
Не дождавшись ответа, он сказал:
— Я всегда больше всего любил в тебе эту прямоту, дорогая. Вместе с тысячью других качеств, которые и позволяют мне любить тебя. Не можем ли мы начать переговоры с утверждения, что любим друг друга?
— Любить тебя легко. А вот все остальное — трудно.
Он стоял неподвижно, позволяя ее словам исцелить и утешить его, растопить все несчастья последних недель.
— Почему бы не рассмотреть каждую трудность отдельно, чтобы разбираться в них по очереди? — предложил он.
Роксана с сожалением улыбнулась:
— Ты ведешь себя как взрослый человек.
— Хочешь сказать, что обычно я выгляжу незрелым юнцом? — шутливо осведомился Робби.
— Возможно, мы оба вспыльчивы.
— Я хочу жениться на тебе сегодня. И к черту все проблемы! Мы их решим… с помощью детей. А они кажутся мне чрезвычайно здравомыслящими.
Он широко улыбнулся.
— Потому что любят тебя?
— Конечно.
Роксана рассмеялась.
— Так-то лучше. — Он в три больших шага пересек комнату и схватил ее в объятия, прежде чем она успела запротестовать. — Я так люблю, когда ты смеешься! Хотя я люблю тебя всякой! — пробормотал Робби, уводя Роксану к кровати.
— Не нужно, Робби, — остерегла она.
Робби, слегка поколебавшись, подошел к стулу, уселся и усадил ее к себе на колени.
— Не знаю, насколько это лучше, — упрекнула она, ощущая, как его плоть мгновенно ожила.
— Называй это компромиссом, — хрипло пробормотал он.
— Я серьезно, — нахмурилась Роксана, сурово глядя на него. — Постель — вовсе не решение всех наших проблем!
Робби решил не возражать.
— Могу я по крайней мере поцеловать тебя?
— Нет.
Он понял, что Роксана совершенно серьезна, и потому предпочел заговорить о другом:
— Расскажи о малыше. Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, — заверила она, потому что расслышала осуждение в его голосе и не захотела ссориться, снова или опять… или вообще.
И эта мысль так потрясла Роксану, что на нее вдруг снизошло озарение:
— Со мной все хорошо теперь, когда ты здесь.
— Знаю. И знаю также, что мне все равно, встает ли солнце. Лишь бы оно вставало над твоими рыжими локонами, — с улыбкой пробормотал Робби.
Роксана засмеялась:
— Позволь сказать, что оттенок моих волос зовется тициановским.
— Конечно. Тициановский оттенок, — согласился Робби.
Трели ее серебристого смеха снова нарушили покой залитой солнцем комнаты, и Робби заглушил его поцелуем.
— Мама! Над чем ты смеешься? — донесся крик Ангуса.
Робби резко вскинул голову и с усмешкой прошептал:
— Означает ли это, что мы помирились?
— Да, но вряд ли мы можем лечь в постель, не обращая внимания на весь этот шум. Не уверена, что мы победим в этом состязании.
— Никакого состязания, — покачал головой Робби.
Разгладив юбки, Роксана бросила на него испытующий взгляд:
— Уверен, что хочешь иметь такую большую семью? Последний шанс сбежать.
— Я и сбегаю. — Он поднялся и навис над ней. — К твоему сведению, я сбегаю в рай, который ты мне открываешь.
Его улыбка осветила комнату, ее жизнь, ее мир.
— И я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Чтобы мы были счастливы, — прошептал Робби, целуя ее в кончик носа. — Слово Карра.
