— На кухонном столе стоял кувшин с прокисшим молоком. — Кора нахмурилась и пожала плечами. — Это показалось мне очень странным. Если они планировали уехать, зачем оставлять на столе это молоко? Почему оно вообще оказалось на кухне? Здесь нет коров, так что непонятно, зачем они купили молоко, если собирались уехать?
— Они просто забыли о нем.
— Наверно. — Она робко улыбнулась. — Я уверена, что это ничего не значит, ваша светлость. Простите, что я отняла ваше время.
— Нет, ты правильно сделала. И рассказывай мне про все, что покажется тебе странным.
— Да, сэр.
Макс долго смотрел вслед Коре. Ему не хотелось думать о том, что бы это могло значить… Не хотелось даже допускать, что молодые женщины уехали из дома не по своей воле, а тот, кто похитил их, сделал так, что это выглядело как неспешный отъезд, и в суматохе забыл на столе в кухне молоко.
Нет. Макс не должен позволять своим мыслям работать в этом направлении. Не сейчас. Надо думать об Оливии. Он поспешил наверх и, открыв дверь спальни, услышал взволнованный голос Оливии.
— Что случилось? — спросил он.
Оливия была бледна, как полотно. На лице выделялся лишь яркий румянец на щеках и страх в голубых глазах.
— У него нет хинина.
— Что? Я же просил в своей записке привезти хинин.
— Простите меня, ваша светлость, но хинин редкий и дорогостоящий препарат. К тому же в Ливерпуле малярия редкое заболевание. Боюсь, что за хинином вам придется послать кого-нибудь в Лондон.
Макс стиснул зубы.
— Понятно. Мисс Донован, вы извините, если мы оставили вас на минуту?
— Да, — ответила она, закрывая глаза. Казалось, что ей было больно держать их открытыми. Он сойдет с ума, если не найдет средства облегчить ее страдания.
Они вышли за дверь.
— Какие еще есть средства против малярии? — спросил Макс у врача.
— Ничего лучше хинина нет, сэр.
— Не может быть, чтобы ничего не было.
— Я могу лечить ее так, как лечил бы человека с высокой температурой. Или… — Врач сдвинул кустистые брови. — Есть еще одно средство, считающееся действенным при малярии.
— Какое?
— Мышьяк.
— Мышьяк? Разве это не яд?
— Он может стать ядом, но не в обычных медицинских дозах.
Макс взглянул на врача скептически — ему не понравилось слово «обычно».
— В таком случае лучшим выходом будет снижение температуры при помощи старых испытанных методов. Я уже пустил ей кровь и сделал прохладную ванну. И если это не поможет в течение двух-трех дней, нам придется использовать мышьяк.
— Я предпочел бы послать за хинином в Лондон.
— Вы, конечно, можете попытаться. Но отсюда до Лондона и обратно не менее четырех дней. У нее очень высокая температура, и я сомневаюсь, что она сможет продержаться без лечения так долго. — Заметив, как изменилось лицо Макса, врач поспешил добавить: — Но попытаться привезти хинин все же стоит.
Макс схватил врача за плечи, ему очень хотелось вытрясти из него мозги — но ему были нужны эти мозги, чтобы помочь Оливии. Поэтому он просто стиснул его плечи.
— Идите к ней и делайте все, чтобы помочь, в то время как я пошлю за хинином. За эти четыре дня вы либо ее вылечите, либо поддержите ее в стабильном состоянии.
Врач смотрел на Макса с явным испугом.
— Да, ваша светлость. Я сделаю все возможное. Я обещаю.
Макс отпустил его.
— Хорошо. — Большего он требовать не мог.
Но тогда почему он чувствовал, что этого недостаточно?
Ближе к рассвету Максу удалось снова нанять Пиблса, на сей раз для более дальней и, соответственно, более оплачиваемой поездки в Лондон за хинином. Утром Пиблс должен был отправиться туда почтовой каретой.
Макс вернулся в дом, разделся и устроился рядом с Оливией. На улице было холодно, даже морозно, так что Оливия, видимо, ощутила прохладу его тела и проснулась.
— Макс?
— Прости, что разбудил тебя. Спи.
— Мне становится хуже. Все болит. Я не могу даже думать.
— Что я могу сделать для тебя?
— Обними меня, — пробормотала Оливия. — Ты такой прохладный. А я такая горячая…
— Я буду обнимать тебя столько, сколько нужно.
— Не позволяй доктору возвращаться.
— Что? — удивился Макс.
— Он… — Оливия умолкла.
Он приподнялся на локте и осторожно потряс ее.
— Оливия, проснись. Мне надо знать, почему тебе не нравится доктор Грабб.
— Аа? — Ее веки дрогнули, но она не пошевелилась. Макс заметил, что со временем она все меньше и меньше двигается — лихорадка отнимает у нее все силы.
— Что не так с доктором, Оливия? — допытывался Макс. Ему было необходимо знать это. — Почему ты не хочешь, чтобы он тебе помог?
— Я хочу.
— Но?
— У него нет моего лекарства.
— Я знаю, скоро оно у тебя будет.
— Мне помогает только хинин.
Еще никогда в жизни Макс так не ненавидел это чувство тотальной беспомощности.
— Мне не нравятся пиявки. Мне не нравится, когда мне становится холодно.
— Но он говорит, что это поможет снизить температуру.
— Только… хинин…
— Если кровопускание не поможет, он даст тебе мышьяк. Он помогает при лечении малярии.
Ее веки снова задрожали, но она ничего не ответила.
Макс смотрел на нее, стараясь дышать ровно, чтобы успокоиться. Она была такая красивая, словно фарфоровая кукла.
Но когда он закрыл глаза, то увидел ее совсем другой. Оливия смеялась, когда они гуляли вместе, ее голубые глаза сияли, нежный румянец выступал на щеках. Он хотел, чтобы все это вернулось.
— Оливия, — прошептал Макс. — Ты должна поправиться. Пожалуйста.
Она не пошевелилась. Он крепче прижал ее к себе, чувствуя, что она вся горит. Но сон вскоре сморил и его.
Был уже день, когда его разбудил стук в дверь. Макс повернулся, чтобы проверить Оливию: ее дыхание было прерывистым, кожа приобрела голубоватый оттенок, которого вчера не было. Он притронулся к ее щеке — она была горячей.
— Ваша светлость? — за дверью была Кора. — Приехал доктор.
— Да, да. Проводи его.
Он говорил громко, но Оливия не реагировала. Макс уже встал и застегивал камзол, когда вошел доктор.
— Доброе утро, ваша светлость.
Доктор, казалось, намеренно игнорировал тот очевидный факт, что Макс провел ночь в постели Оливии.
И хотя доктор знал, что Макс не воспользовался бы ею в ее состоянии, но спать с такой леди, как Оливия, при любых обстоятельствах являлось бы не только пищей для сплетен, но могло погубить ее репутацию.
Максу пришлось положиться на такт доктора. А что ему еще оставалось? Он вспомнил, что ему сказала Оливия перед тем, как уснула.
