Эви встряхнула головой, за что заработала ворчание Маргарит.
— Стой спокойно.
— Ты не видела его лица. И не слышала, как он со мной говорил.
— Я была на твоем месте, Эви, — прошептала Фэллон. — Иногда мужчины так медленно соображают.
— Мужчины, — фыркнула Маргарит. — Кому нужна испорченная жизнь? Все они мне кажутся немного бесполезными, — она метнула взгляд на Фэллон. — Без обид. Твой исключение, Фэллон.
Фэллон ухмыльнулась, ее янтарные глаза отражали блики света.
— Не все бесполезные, — она откинулась, отряхивая халат. — Некоторые вполне ничего, по меньшей мере, в некоторых вещах.
Бледные щеки Маргарит покраснели.
— Распутница — обвинила она безо всякого пыла. — Ты бесстыдница.
Эви не смогла сдержать смешок.
Фэллон выпрямила спину, потрясая пальцем в воздухе.
— Я напомню тебе об этом разговоре после того, как ты встретишь мужчину, который веревки будет из тебя вить.
Маргарит отрицательно покачала головой, а затем повернулась к Эви.
— Честно говоря, если бы твой муж обладал хоть толикой здравого смысла, он бы увидел, что нашел для себя нечто большее, чем воображаемая женщина, — заметила Маргарит. — Просто посмотри на все жертвы, которые ты принесла во имя любви. Он не найдет более преданной жены.
— Спенсер этого не поймет, — Эви теребила кромку халата. — Я думаю, что не могу его на самом деле винить. У меня была уйма возможностей открыть ему правду, только я…
— Что? — спросила Маргарит.
Эви вздохнула.
— Я была убеждена, что он любит Линни. Глупо. Я знаю. И эгоистично. Я не смогла вечно скрывать правду, — Эви покачала головой. — Я была слишком влюблена думая, что он любит меня… даже несмотря на то, что не меня он любил.
— Это его упущение, — проронила Маргарит, ее глаза сверкали, как топазы.
— Он выглядит идиотом, — Фэллон вставила замечание со своей обычной прямотой. Ее щеки покраснели еще сильнее.
Она скрестила руки на груди.
— Мне следовало заплатить ему за визит.
— Все мужчины не могут быть такими же идеальными, как твой муж, — нагло вставила Маргарит, перерезая другую ленту в волосах Эви.
— Это правда, — Фэллон кивнула головой, прежде чем ее янтарные глаза стали серьезными. — Но Доминик не был таким с самого начала. Были моменты, когда он вел себя как законченный болван, — она наклонила голову, рассматривая Эви. — Возможно, твой Спенсер тоже будет таким же.
Эви покачала головой.
— Не думаю… и он на самом деле говорил такие ужасные вещи.
— И ты никогда ему это не простишь? — предположила Маргарит.
— Я могу простить, — ответила Эви несмотря на то, что боль в ее груди непрерывно жгла огнем. — Я просто никогда не смогу забыть.
И в этом была вся суть дела. Даже если Спенсер смягчится по отношению к ней, они никогда не смогут вернуть ту нежность, которая была ранее. Не после того дня в лесу. Ни после того, что между ними произошло.
Он никогда снова не посмотрит на нее так.
— Но что, если он простил тебя? И попросит тебя простить его? — уколола Маргарит. — Разве это не будет правильно?
— Просить? Да он должен умолять, — вставила Фэллон.
— Я не знаю, — Эви покачала головой. — Не думаю, что такое случится.
Потому что она всегда будет помнить ту боль. Она запомнила выражение его глаз, когда Спенсер отвернулся от нее, страх, который он поселил в ее сердце, когда объявил, что заберет ее сына.
Слезы жгли глаза, и она яростно заморгала. Она не могла этим рисковать. Не могла терпеть это снова. Если это и есть любовь, она ничего не хочет с этим делать.
Не из-за чего беспокоиться.
Он никогда к ней не вернется.
Она научится жить как раньше. Без него.
Спенсер очнулся в холодном поту, его обнаженная грудь вздымалась и опадала при каждом вздохе. Крик рвался из горла и душил его. Запустив обе руки в волосы, он потянул за концы, будто хотел вырвать их с корнем. Через мгновение ему удалось успокоить дыхание.
Откинув покрывало, он поднялся с кровати. Это был не первый кошмар о войне, который он терпел. Ему много раз снилась кровь и смерть. Во время войны. После нее.
Немного позже Эви вошла в его жизнь. Почему-то она давала ему что-то еще, на что он мог отвлечься. Проклиная все, он мерил спальню широкими шагами.
Ночной кошмар начался так же, как и многие другие. Едкий дым. Тяжелый, удушающий. Там был Йен. Он произносил свои последние слова, требуя от Спенсера обещание.
Были там и другие. Лица одних Спенсер знал, помнил. Других нет. Неизвестные солдаты, чьи глаза застыли от потрясения. Даже среди нескончаемых смертей никто не ожидал, что он будет следующим. Они всегда выглядели шокированными, жестоко удивленными.
А затем лицо Йена исчезало в дыму.
В каждом сне Спенсер полз по упавшим, пробирался через смерть, зовя Йена, ища его, рыская по разрытому полю. Раньше, в прошлом, он всегда находил Йена на вершине холма, среди диких цветов, достигавшим колен Спенсера. Похороненный в сочной траве и ярких цветах, он выглядел таким тихим, таким спокойным. Будто он не умер, а просто заснул.
Конечно, Йен никогда не просыпался, как бы громко Спенсер ни звал его по имени, как бы сильно его ни тряс.
— Боже! — он откинул драпировку и вышел в ночь, его сердце бешено колотилось, рука тряслась, держась за стену.
Но в этот раз сон был другой.
Он изменился.
То был не Йен, ожидающий его на холме среди диких цветов.
Человек, которого он нашел, был мертв и не откликался на его крики, тело безжизненное, недоступное, бесчувственное ко всем мольбам, и это была Эви. Его жена.
Судорожный вздох сорвался с губ. Он не знал, что это значило, но не мог перестать дрожать от воспоминаний.
Вид ее узкого лица, такого спокойного и очаровательного, белого как сливки, бесчувственного к его прикосновениям глубокой болью пронзал сердце. Ее золотистые волосы окружали ее волнистыми потоками меда.
И в это мгновенье он проснулся, сдерживая крик.
Лужайка сверкала перед ним, снег мерцал, будто усыпанный бриллиантами. Он оглянулся через плечо на свою огромную кровать: покрывало смято, матрац скомкан. И вакуум, пустота там, где Эви.
Он сказал себе, что с ней все в порядке. Она жива и здорова далеко в Харборе.
Но она также может быть и мертва, несмотря на то, что Спенсер прогонял ее из своей жизни, изгонял из своего сердца, освобождал от своего присутствия.
Слова ее отца вновь и вновь звучали в его голове. Целыми днями. Спенсер провел рукой по холодному стеклу сводчатого окна, надавил посильнее, будто мог проникнуть сквозь стекло. Будто правда ждала его с той стороны. Ответ — иногда лекарство для чувств, иногда яд, убивающий их. Раскаяние.
