Леди Вир изо всех сил сжала пальцами спинку стула.
— Ты уверен, что мне больше нельзя виски?
Маркиз налил ей еще. Элиссанда осушила бокал так быстро, что почти не ощутила жжения.
— Как тетя могла все узнать?
Он окинул ее долгим взглядом.
— Не знаю. Люди иногда узнают самые разные вещи в браке.
— И это все твое объяснение?
— Это мое объяснение того, почему твой дядя ведет себя так... как он себя ведет. Он мнит себя романтическим героем, способным на все ради любви.
Элиссанда снова задрожала.
— Он так и сказал мне, когда мы были в Хайгейт-Корте.
— Итак, он совершил страшное преступление, возможно, даже не одно, ради женщины, которую считал своим ангелом, и тем самым вознес себя в собственных глазах. А когда она узнала, что он сделала, то, как и любая нормальная женщина, не только не восхитилась, но пришла в ужас и отвергла его. Это он посчитал предательством ангела. Как же, она не оценила жертв, на которые он пошел ради нее, и отвернулась от романтического героя. Поэтому он написал картину, на которой ангел улетает от него.
— И этим была вызвана его невыносимая жестокость на протяжении стольких лет? — пробормотала потрясенная Элиссанда.
— Я бы не рассказал эту историю женщине с менее крепкими нервами, но, уверен, ты справишься. Кроме того, тебе полезно знать все. Ты должна понимать, почему твоя тетя так сильно его боится, даже когда он всего лишь беглый преступник. Теперь ты располагаешь информацией о том, с чем мы имеем дело.
Элиссанда дернула воротник платья. Ей не хватало воздуха.
— Полиция нам поможет.
— Конечно, нам понадобится полиция, чтобы его арестовать. Но пока я, честно говоря, сомневаюсь. Вряд ли стоит немедленно привлекать к делу сельских констеблей. Для освобождения заложников нужны особые навыки, которых у них нет и быть не может. Да и пока у нас нет доказательств его причастности к исчезновению твоей тети. На сегодняшний день всем известно, что миссис Дуглас по собственной воле уехала в Лондон, что она имеет полное право сделать.
Элиссанда упала в кресло и закрыла лицо руками.
— Значит, мы будем ждать?
— Дядя свяжется с тобой.
— Ты говоришь очень уверенно.
Она слышала, как он опустился на стул рядом с ней.
— Как ты считаешь, твой дядя — человек мстительный?
— Да. — В этом Элиссанда ни секунды не сомневалась.
Тогда, поверь мне, у него еще имеются большие планы. Возвращение жены не удовлетворит его жажду мести. Он захочет доставить неприятности и тебе тоже.
Она всхлипнула.
— Как долго мы будем ждать?
— Полагаю, весточка от него придет с вечерней почтой. Сейчас время работает против него. Больше он тянуть не станет.
Элиссанде очень хотелось оставаться сильной, но, увы, сил не было. Она застонала, уронила голову на колени и накрыла ее руками.
К большому облегчению Вира, его супруга не сломалась под тяжестью обрушившихся на нее несчастий. Довольно скоро она вскочила и принялась мерить шагами комнату, игнорируя обед, который ей принесли. Она только бесконечно размешивала в чашке чай, так и не сделав ни глотка, и каждую минуту выглядывала в окно.
Маркиз написал несколько телеграмм и приказал их отправить; просмотрел письма, поступившие с утренней почтой. Когда все дела были сделаны, осталось только ждать.
— Зачем ты держала книгу в ящике с бельем? — спросил он, решив, что лучше всего отвлечься от тяжелых мыслей. Пусть злится на него.
Она бездумно переставляла мелкие вещицы на каминной полке. Услышав вопрос, она встрепенулась.
— Ты рылся в моих вещах? Зачем?
— Я должен был обыскать все комнаты в доме. — Маркиз пожал плечами. — Твоя не была исключением.
Хотя, конечно, ее комната была исключением. Ему не раз приходилось рыться в женских вещах за годы работы, но он никогда не испытывал таких ощущений, перекладывая ее мягкое тонкое белье. Да и было это уже после того, как он понял, что ее чарующие улыбки не более чем инструменты для достижения цели.
— Могу сказать, что не нашел ничего интересного, правда, как я уже говорил, мне не приходилось видеть путеводителей среди женских вещиц.
Элиссанда села на подоконник. Ее нервозность, казалось, можно было потрогать руками.
— Рада, что сумела развлечь тебя. Между прочим, путеводитель был, можно сказать, беззаботно брошен в ящик с бельем только потому, что дяди не было дома. Когда он дома, я прятала книгу в выпотрошенном греческом томе на полке среди еще трехсот греческих книг.
Вир читал на пяти языках, кроме английского, и не обратил внимания на недостаток английских книг в библиотеке Дугласа. Но тот, кто не знал других европейских языков, мог почувствовать себя в этой библиотеке как умирающий от жажды посреди океана.
За каждой мелочью в ее жизни была история угнетения. И, тем не менее, она выбралась из этой передряги не только с несломленным духом, но и сохранив способность радоваться. Маркиз начал понимать это только сейчас. И уже никогда не узнает до конца.
От этой мысли тоскливо заныло сердце.
— В книге, которую я видел в твоем комоде, — кажется, это был путеводитель по Северной Италии, — было что-то о Капри?
— К сожалению, немного. У меня была еще одна книга, там было больше информации, но она была уничтожена вместе с остальной библиотекой.
Неожиданно на Вира нахлынули воспоминания о минувшей ночи: обнимающие его руки, чарующий голос, рассказывающий о далеком острове. Он понял, что никогда не задавался вопросом, как его извечная спутница — молоко и мед — поведет себя, столкнувшись с его кошмарами. Вероятно, он считал само собой разумеющимся, что они перестанут существовать, когда рядом будет его нежная утонченная спутница — само совершенство.
Элиссанда отвернулась от окна и подозрительно взглянула на супруга:
— Зачем ты заставил меня полночи слушать песни? Ты ужасный певец.
— В комнате твоей тети находился взломщик сейфов. Я должен был тебя задержать.
— Надо было сказать мне, и я предложила бы подержать ему лампу.
— Я не мог ничего тебе сказать. Ты выглядела так, словно искренне наслаждалась жизнью в доме дяди.
— Ну и глупо. Ты мог бы избавить себя от испытания этим браком.
Вир бросил ручку на стол. Внезапно воспоминания сменились. Теперь он мог вспомнить только моменты радости, связанные с Элиссандой: их сон в поезде, ее возмутительно искаженный монолог относительно домашних заготовок, после которого он посмеивался весь следующий день.
— Я бы не стал классифицировать этот брак как испытание. Скорее уж как обременительную ношу.
Она швырнула через всю комнату небольшой горшок с цветком. Терракотовый контейнер с грохотом разбился о каминную полку. Земля и росшая в ней орхидея полетели на пол.
