Волк появлялся на постоялом дворе лишь ночами, когда никто не мог его видеть. Ему совершенно не хотелось идти туда, но оставлять Онор одну на долгое время тоже не годилось. И он скрепя сердце пробирался по ночным улочкам к заветному дому и через окно попадал в комнату, которую она сняла.
Онор не собиралась рассказывать ему о приглашении, но так вышло, что она все рассказала. Волк был проницателен, да и нетрудно было догадаться, как сильно ее тянет на бал. Конечно, он был против, могло ли быть иначе. А Онор, только что корившая себя за свои слабости, принялась уговаривать его.
— Это же только один раз. Только один, ведь потом мы уедем, и у меня не будет другого случая. Меня никто там не знает. Я тихо затесаюсь в толпу. Я бы недолго. Всего несколько танцев. Я так давно не была на балу, и наверное, никогда уже не буду.
Он долго смотрел ей в глаза.
— Почему? — спросил он. — Почему ты так хочешь этого, Лилия? Что тянет тебя?
Она не знала, что ответить. Ничто ее не тянуло. Просто она соскучилась по шуму, громкой музыке, звонкому смеху, изящному флирту. Ничего не поделаешь, она любила все это, как любила жизнь во всех ее проявлениях. И Волка она тоже любила.
— Мне только хочется развлечься, Волк. Я знаю, это не ко времени и не к месту, можешь осуждать меня. Знаю, тебе непросто, ты все время мысленно со своим народом, тебя сейчас заботит только его судьба. Меня тоже все это не безразлично. Но я не могу целыми днями только переживать.
— Лилия, я не осуждаю. Жизнь не остановилась. Твой смех дает мне силу бороться дальше. Но… Эти люди, они никогда не понимали тебя. Зачем ты ищешь их общества?
— Мне нет до них дела. И потом, они разные. Не все такое уж черное.
Волк, я не ищу их дружбы. Мне бы один только вечер, просто расслабиться.
Это ничего не значит.
— Это значит, что сердцем ты с ними.
— Нет! — упорствовала Онор. — Ты не понимаешь. Они мне чужие, и в этом вся прелесть. Когда я знаю, что этих людей никогда больше не увижу, я могу быть самой собой.
— Лилия, я знаю, это принесет тебе только боль.
— Глупости, Волк, это всего только бал, а не военные переговоры. Так ты не против, если я пойду?
— Ты знаешь, что я против, и я не буду лгать тебе. Но ты иди. Если ты не пойдешь, тебе будет казаться, что ты что-то упустила в своей жизни.
Она почувствовала себе неловко.
— Если бы мы могли вместе… Если бы…
— Не грусти, Лилия, — он улыбнулся ей. — Мне вряд ли бы понравилось.
— Это правда, — Онор рассмеялась. Но она все еще колебалась. — Но ты точно не станешь обижаться, если я пойду?
— Иди, Лилия, — он безрадостно усмехнулся. — Иди, если хочешь. Я подожду, пока ты вернешься, — что-то в его напряженном голосе вызвало в ней дурное предчувствие, но даже оно не подавило в ней острого желания окунуться в бушующие воды светской жизни.
На следующий день она купила платье, перчатки, и за пару часов превратилась из миловидной молодой женщины в элегантную леди с томным взглядом. Вряд ли Волку была по душе эта перемена. Он наблюдал за ее сборами, и больше ни словом не обмолвился о том, что ей лучше отказаться от этой взбалмошной мысли. Она поехала в наемном экипаже, который неторопливо катил по незнакомым улицам.
Дом, в который она вошла, поразил ее великолепием. Онор уже начала забывать, что такая роскошь существует. Она рассматривала картины и меблировку, словно попала в музей. Музыканты заиграли вальс, один из ее любимых. Она подняла голову: к ней сквозь пеструю толпу гостей пробирался виновник торжества, сам посланник короля де Фурье. Она с интересом разглядывала его, ничуть не смущаясь, что он краснеет от ее пристального взгляда. Это был привлекательный мужчина лет тридцати пяти или около того, высокий, стройный, немного чересчур узкоплечий для своего роста. Светлые волосы пепельного оттенка падали на его высокий лоб, чуть прищуренные серые глаза глядели на нее с любопытством и восхищением. Ему уже успели порассказать о ее похождениях, но романтик с пылким сердцем, которым он еще являлся в то время, проникся симпатией к смелой женщине, не боявшейся людской молвы.
— Добро пожаловать, мадам! — он приветствовал ее так, будто знал ее всю жизнь, а они даже не были представлены друг другу. Онор вежливо улыбнулась и протянула ему руку. Он галантно коснулся ее губами, и она почувствовала себя знатной дамой, совсем как раньше.
— Позвольте мне угадать. Вы — мадам де ла Монт?
— Мне кажется, вам хотелось сказать «та самая мадам де ла Монт», не так ли? — задорно спросила она.
— О, мадам, безусловно, я слышал о самой храброй женщине в Новом и Старом Свете, — он был идеально вежлив и этим покорил ее. — Рад, что вы приняли мое приглашение.
— Для меня оно было честью, господин де Фурье. Вы прибыли прямо из Франции?
— Я лишь неделю как с парохода. Теперь я задержусь здесь надолго.
— Надеюсь, это не ссылка?
— О нет, — он рассмеялся. У него был приятный живой смех, и Онор с удовольствием присоединилась к нему.
— Когда я впервые попала сюда, я была просто в ужасе, — сказала Онор.
— Надеюсь, вам здесь понравится, хотя первые недели вам будет хотется все бросить и на первом же корабле бежать домой, уверяю вас.
— Что поделаешь?! Работа. Меня прислал король Франции, наивно полагая, что мой дипломатический дар поможет наладить добрососедские отношения на этих землях. Он не учел, что я здесь чужак, но я надеюсь, тем не менее, приложить все усилия.
— Благородная, но безнадежная задача!
— Почему?
— Потому что французов полюбят здесь только тогда, когда парус их последнего корабля скроется за горизонтом, оставляя эту землю ее настоящим хозяевам, — заметила Онор.
— Не нужно преувеличивать, — мягко сказал Фурье. — Такие огромные пространства, столь малочисленные народы их населяют, разве уголок этой прекрасной земли не может остаться за нами? Никто не говорит, что Франция единолично займет весь этот гигантский континент, — Онор сразу поняла, почему этого интеллигентного, не похожего на здешних воинственных, озлобленных офицеров прислали поддерживать шаткий мир. Он обладал врожденным даром говорить людям то, что они хотели услышать, не лгать, но излагать правду так, чтобы она выглядела привлекательной. Его деликатная улыбка и великосветские манеры могли значить больше, чем грозное бряцание оружием. Онор невольно обрадовалась, ей подумалось, что раз за переговоры возьмутся люди, подобные Фурье, возможно, война и вправду кончится, индейцы останутся на своих землях, за французами останется побережье и те небольшие участки в приграничной зоне, где уже поселились смельчакиколонисты. С Англией тем более можно будет найти общий язык, ведь Фурье прав — такие необъятные просторы. Как наивна была Онор, далекая от политики, одинокая, запутавшаяся на границе между суровым каменным веком и не менее суровой современностью. Она уже видела уютный бревенчатый дом, компромисс между тесным вигвамом и настоящим шикарным домом, в котором она привыкла жить, себя в элегантном утреннем платье разжигающую очаг, Волка, неторопливо собирающегося на охоту. Они бы принадлежали миру, где больше не было бы разделения на краснокожих и бледнолицых. К ним бы заходили скоротать вечер милые люди вроде Фурье. А вокруг их дома был бы дикий первозданный лес, но ей нечего было бы бояться, ведь она, жена вождя Свирепого Волка, была бы любима и почитаема индейцами. И старый Мудрый Лось помогал бы ей, своей любимице, советами. В глубине души она знала, что так никогда не будет, но этому уголку души было велено молчать и не портить очарование видений.
