Кристофер внимательно разглядывал Беатрис, сидевшую от него через несколько стульев. Эти глаза… цвета полуночного неба, невинные и широко распахнутые, опасно проницательные. Какой любопытной мешаниной черт она обладала. Она была способна на исключительное самообладание, и в то же время могла резвиться, как ребёнок. Она была умной и забавной. Обладала природным чутьём. Разговор с ней напоминал отпирание сундука с сокровищами, перебирание которых приносило неожиданные радости.
Кристоферу не было ещё тридцати, и он был только на шесть лет старше Беатрис, но чувствовал, будто между ними разница лет в сто. Его желания и нужды были ей близки, и в то же время он должен был худшее из того, что видел и делал, держать как можно дальше от неё, чтобы оно никогда её не коснулось.
Они ни разу больше не любили друг друга с того самого дня две недели назад, решив не делать этого, пока они не женаты. Но эротические видения мучили его непрестанно. Ему не с чем было сравнить то, что произошло у него с Беатрис. Женщины, с которыми он был знаком в своей прошлой жизни, предлагали лёгкие и изощрённые наслаждения. Ничего подобного безрассудной страсти Беатрис.
Она была чересчур невинной, слишком прекрасной, чтобы быть той, которую судьба предназначила для него. Но он так сильно, до боли хотел Беатрис, чтобы тревожиться об этом. Он примет её, и какие бы бедствия судьба не принесла бы в ответ, он будет держать Беатрис подальше от них.
И от себя, если нужно.
Из гостиной донёсся пронзительный крик, прервав все разговоры на приёме в Рэмси-Хаусе.
— Что это, чёрт возьми, здесь такое? — сердито вопрошал дед Кристофера, лорд Аннандейл. Он оказался в центре внимания в фамильной гостиной, заняв диван, пока другие гости подходили выразить ему своё почтение. Долгое путешествие в Гэмпшир утомило его и сделало раздражительным. В довершение всего Аннандейл потребовал, чтобы Одри, сопровождавшая его от Лондона, стояла рядом с ним.
Кристофер сдержал усмешку, увидев невестку, уставившуюся на дверной проём с неприкрытым нетерпением. Хотя она вполне сносно относилась к Аннандейлу, она ведь провела весь предыдущий день запертой со старикашкой в одной карете.
— Зачем кому-то приспичило вопить на приёме? — хмурясь, допрашивал Аннандейл.
Кристофер сохранял выражение вежливого участия на лице. Раз уж, скорее всего, в деле был замешан кто-то из Хатауэйев, то это могло быть всё что угодно.
— Мне пойти посмотреть? — спросила Одри, явно доведённая до отчаяния и желающая сбежать от деда своего мужа.
— Нет, стой здесь на случай, если мне что-то понадобится.
Одри подавила вздох:
— Да, милорд.
Беатрис вошла в гостиную и протиснулась между сгрудившихся гостей. Добравшись до Кристофера, она произнесла, понизив голос:
— Твоя матушка только что встретила Медузу.
— Так это матушка визжала? — спросил Кристофер.
— Что такое? — требовательно спросил Аннандейл, продолжая сидеть на диване. — Моя дочь визжала?
— Боюсь, что так, милорд, — извиняющим тоном произнесла Беатрис. — Она случайно встретилась с моей ручной ежихой, сбежавшей из своего гнезда, — и добавила весело, глядя на Кристофера: — Медуза всегда была слишком пухлой, чтобы забраться на стенки коробки. Думаю, должно быть, сработало её новое упражнение!
— Пошли в ход иглы, милая? — подавляя усмешку, спросил Кристофер.
— О, нет, твоя матушка не укололась. Но Амелия отвела её в одну из спален наверху. К несчастью, из-за Медузы у неё разболелась голова.
Одри возвела глаза к небу:
— У неё вечно голова болит.
— К чему вам дома ёж? — продолжал допрашивать Аннандейл Беатрис.
— Медуза не может сама о себе позаботиться, милорд. Мой брат спас её из ловушки, когда она была ещё ежонком. Мы не нашли её маму. Поэтому с тех пор о ней забочусь я. Ежи очаровательные домашние животные, если с ними уметь обращаться.
Беатрис прервала свою речь и с искренним интересом стала рассматривать Аннандейла:
— Боже мой, вы ведь орёл, верно?
— А? Что? — спросил почтенный старец, сузив глаза.
— Орёл.
Беатрис посмотрела на него поближе.
— У вас такие выразительные черты, от вас исходит сила, даже когда вы просто сидите. И вам нравится наблюдать за людьми. Вы мгновенно оцениваете их, верно? Без сомнения, вы всегда правы.
Кристофер попытался было вмешаться, решив, что его дед испепелит Беатрис какой-нибудь уничижительной репликой. К изумлению Кристофера дед приосанился под восхищённым взглядом Беатрис.
— Так и есть, — признал граф. — Я редко ошибаюсь в своих суждениях.
Одри снова закатила глаза.
— Похоже, вы немного замёрзли, милорд, — заметила Беатрис. — Должно быть, вы сидите на сквозняке. Одну секунду …
Она поспешно вышла за пледом, потом вернулась и укутала старого графа в голубую шерстяную ткань.
В комнате было ничуточки не холодно, и отсутствовали возможные сквозняки. И тем не менее Аннандейл принял одеяло с явным удовольствием. Вспомнив жарко натопленные комнаты в доме деда, Кристофер подумал и пришёл к выводу, что тот, наверно, в самом деле, замёрз. Как об этом догадалась Беатрис, было тайной.
— Одри, — попросила Беатрис, — позволь мне посидеть с лордом Аннандейлом.
Словно это было какой-то весьма желанной привилегией.
— Если ты настаиваешь.
И Одри вскочила со стула, словно на пружинах.
Прежде чем занять своё место, Беатрис пошарила под диваном. И вытащила на свет полусонную серую кошку, которую пристроила на коленях Аннандейла.
— Вот так. Ничто не согреет вас быстрее, нежели кошка на коленях. Её зовут Лаки. Если вы погладите её, она замурлычет.
Старик смотрел на происходящее безо всякого выражения.
И вдруг, к изумлению Кристофера, старый граф начал поглаживать животное.
— У кошки нет лапы, — заметил он Беатрис.
— Да. Я бы назвала её Нельсоном, в честь однорукого адмирала, но она женского пола. Она принадлежала сыровару, пока не угодила лапой в капкан.
— Почему же вы назвали её Лаки? — полюбопытствовал Аннандейл.
— Я надеялась, что судьба её переменится к лучшему.
— Ну и как, переменилась?
— Ну, она же сидит на коленях у графа, ведь так? — заметила ему Беатрис, на что Аннандейл не преминул засмеяться.
Он коснулся здоровой лапы кошки:
— На её счастье она смогла приспособиться.
— Она стойкое существо, — согласилась Беатрис. — У вас бы сердце кровью облилось, доведись вам увидеть её сразу после потери лапы. Она постоянно пыталась ходить на отрезанной ноге или, спрыгивая с кресла, спотыкалась и падала. Но однажды она проснулась, и, кажется, смирилась с фактом, что лапа навеки потеряна. И стала почти такой же проворной, как и прежде.
