Меллиора доводила его до бешенства.
Для других мужчин она горела ярко, как пламя. С другими она была очаровательна, она им улыбалась, двигалась перед ними с обольстительной грацией, источая опасное обаяние. Она словно специально дразнила его, стремясь показать, насколько велика может быть ее власть над мужчиной. И в то же время...
Она стояла у могилы Адина со слезами на глазах. Он был для нее самым хорошим, в то время как ей король подсунул противного, немощного норманна.
И он не мог дотронуться до нее.
Он просто не смел до нее дотронуться.
Уорик услышал шум позади. Он мгновенно вскочил и обернулся, схватив за неимением более подходящего оружия кочергу. Оказалось, что это Джиллиан. Побледнев, она смотрела то на его лицо, то на кочергу в руке.
– Лэрд Уорик.
– Ах это ты, Джиллиан! – Он отставил кочергу, снова сел и потер пальцами лоб. Кажется, у него начинается нестерпимая головная боль.
– Это ваш дом, сэр. Нет причин бояться людей, которые вас окружают.
– Я давно воюю, Джиллиан, и у меня есть основания опасаться врагов внутренних.
После недолгой паузы Джиллиан сказала:
– Вероятно, их меньше, чем вы думаете.
– Возможно. Чем вызван твой приход? Почему не спишь?
– Я почувствовала, что должна увидеть вас. После сегодняшнего вечера...
Она замолчала.
– Да, и что же? – нетерпеливо подсказал Уорик.
– Вы можете изменить положение дел, лэрд Уорик.
– Что именно?
– Каждый вечер вы ходите по замку, смотрите в камин, засиживаетесь здесь допоздна. – Джиллиан вскинула руки. – Сэр, нет причин вести себя таким образом. – Она говорила медленно, чувствовалось, что ей трудно объяснить свою мысль. – Лэрд Уорик, вы умеете считать? Прошло больше месяца с того времени, как вы встретили Меллиору.
Уорик в упор посмотрел на нее. Бедная Джиллиан! Ей было так неловко и неуютно. Она хотела быть верной и ему, и своей госпоже.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Уорик, чуть заметно улыбнувшись. Он догадывался, куда гнет Джиллиан, однако...
– Смею вас уверить, что она не носит в своем чреве ребенка от другого мужчины, – выпалила Джиллиан и, повернувшись, бросилась бежать.
Уорик некоторое время продолжал сидеть, затем поднялся так резко, что кресло упало. Он не обратил на это ни малейшего внимания, широкими шагами пересек зал и направился по коридору к себе.
Ее отец был похоронен на холме вместе со своим баркасом, а мать в маленькой часовне в этой башне – башне лэрда. Она покоилась среди холодного камня рядом со своим отцом, матерью и другими предками.
Меллиора спустилась по лестнице в цокольный этаж. Взяв со стены факел, она пошла, освещая себе путь, в сторону часовни. Часовенка была маленькой и сделана очень просто: над алтарем воздвигнута арка в нормандском стиле. На дубовых скамьях могли расположиться не более двадцати пяти человек. Винтовая лестница вела вниз, к склепам, однако Меллиора помедлила, глядя на единственный религиозный символ в часовне – красивый золотой кельтский крест над алтарем. Она сделала два или три шага вперед, и ей вдруг показалось, что она слышит шорох.
– Эй, – тихонько позвала она. – Эй!
Ей стало не по себе.
– Эй! Выходи! – горячим шепотом проговорила Меллиора.
Снова послышался шорох. Она резко обернулась. Уорик! Он стоял, скрестив на груди руки и прищурив от света глаза.
– Уорик! – испуганно воскликнула она.
– С кем ты здесь встречаешься? – суровым тоном спросил он.
– Что?
– Кого ты ожидала здесь увидеть? Кого звала?
Меллиора покачала головой. – Никого.
– В таком случае зачем ты сюда пришла?
– Чтобы взглянуть на могилу матери.
Он остановился буквально в шести дюймах от нее. Меллиора едва не споткнулась о возвышение у алтаря.
– Среди ночи? – воскликнул Уорик. – Пообщаться с ней? Спросить у нее, действительно ли твой отец грабил, воровал и насиловал по праву победителя, когда пришел сюда в первый раз?
– Да, может быть, и так.
– Ты лгунья! – заключил Уорик.
Она открыла было рот, чтобы выразить свой протест, но он вдруг поднял руку, погрузил пальцы в ее волосы и притянул ее голову к себе. С минуту он смотрел ей в глаза, затем нагнулся и прижался ртом к ее рту. Его язык дерзко проник в глубину. Его губы карали и в то же время возбуждали в ней странное, жаркое пламя. Она попыталась освободиться, напуганная его настроением и внезапностью атаки. Он и раньше иногда целовал ее, но сейчас, похоже, что-то взорвалось в ней, что-то заплясало в крови.
– Перестань, мы же в часовне! – горячо зашептала она, вырываясь из его объятий.
– Так исповедуйся в своих грехах! Кого ты здесь хотела встретить?
– Никого!
– Ты лгунья! – Он с такой силой стиснул ей затылок, что Меллиора едва не закричала. Кажется, никогда она не видела его таким бешеным. – Ты кого-то здесь поджидала! Несчастная дурочка! Ты навлечешь смерть слишком на многих людей!
– Нет!
– Ну да, ты права, поскольку я тебе этого не позволю, – вдруг сказал он и, нагнувшись, поднял ее и взвалил себе на плечи.
– Уорик, что ты делаешь? Пусти меня, я могу идти сама! Если кто-то нас увидит...
– Ах, увидит? Кто же?
– Пусти меня, поставь на ноги, я пойду с тобой, куда ты захочешь...
– Да, ты пойдешь...
Он был зол, шел быстрыми широкими шагами, а она колотила его по спине.
– Уорик, ты тащишь меня словно мешок с мукой.
– Да, и это только начало.
Он поднял ее на второй этаж и по коридору донес до их покоев.
Там он положил ее на кровать и придавил своим телом. При свете пламени в камине она видела, как в его глазах то поблескивали льдинки, то полыхал гнев, а сам он становился похож на демона. Она сделала попытку заговорить, возразить, оказать сопротивление, но он вновь запечатал ей рот поцелуем и, кажется, вместе с поцелуем проник в ее душу. Он сбросил с себя одежду и задрал ее платье до талии. Меллиора ощутила его руку между ног – пальцы играли с завитками волос, ласкали живот и бедра, пытались проникнуть внутрь. Она не могла дышать, ее тело все Глубже вдавливалось в кровать. Хотелось вскочить, кричать, лезть на стену. А его пальцы тем временем продолжали сладостную игру.
Она вскрикнула, уткнувшись лицом ему в шею. Ее ногти впились ему в плечи. Она испытывала непередаваемые ощущения. Тепло – невыносимое тепло – наполняло все тело, кровь бурлила и кипела, проникая в самые кости. Она хотела одновременно и прильнуть к нему, и оттолкнуть его от себя. Ее обволакивало что-то изумительно сладостное... Это было блаженство – ощущать прикосновения его губ, вдыхать аромат его тела...
Боль пронзила ее как удар ножа. Нет, она не закричит, не станет хныкать. Она не допустит, чтобы он узнал, какую боль ей причинил.
