– Генрих, почему ты разозлился, когда я послала за тобой? Ты считаешь это непристойным?
Его веки опустились, но Элизабет догадывалась, что он все еще мог ее видеть.
– Именно то, как ты послала, было непристойным, а не сам факт. – Его голос был вялым, расслабленным, без всякого выражения недовольства. – Горничная была груба.
– Но я в этом не виновата, – возразила Элизабет, но сообразив, что это непригодно для обороны, добавила: – О, возможно, в этом и было немного моей вины. Я была сердита и сказала… Возможно, я была груба. Генрих…
Он ответил вопросительным мычанием, что прозвучало еще более вяло. Если попросить его сейчас, он бы потом это вспомнил? Он, словно ее мысль потревожила его, облизал губы и пошептал:
– Что?
– Я была сердита не потому, что ты выбрал придворных, а лишь потому, что надеялась дать работу некоторым старым друзьям отца. Глостер… – ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки и продолжила спокойным голосом, – лишил их всего. Они потеряли все ради меня. И мне казалось правильным, что я должна помочь им.
Генрих снова закрыл глаза, но через некоторое время перевернулся на спину, зевнул и спросил:
– Кто?
Элизабет назвала ему пять имен, но вместо ответа он придвинулся к ней и положил голову ей на грудь.
– Ты изменишь назначения? – мягко спросила она, перебирая его волосы.
– Не могу, – пробормотал Генрих, довольный тем, что мог чувствовать легкое напряжение ее тела, что ее пальцы продолжали нежно гладить его волосы.
– Пожалуйста, Генрих! Я больше ни о чем не буду тебя просить. Пожалуйста!
– Дай им другие места, если хочешь. Не у себя, а у меня, – у меня всегда найдется место.
Его слова были невнятными. Элизабет молилась, чтобы он не забыл об этом. Она снова коснулась его волос и прошептала:
– Благодарю тебя. Благодарю тебя, Генрих. Ты не забудешь, не правда ли?
Генрих вяло рассмеялся.
– Никогда не забывай того, что тебе говорят. Генрих никогда ничего не забывает… – его голос затих, он глубоко вздохнул и провалился в сон.
Однако Тюдор редко бывал более осмотрителен или более озадачен. Элизабет была довольна тем, что он обещал принять этих людей к себе – в этом он был уверен. Он прижался к ней всем телом. Он ощущал удары ее сердца. Когда он отказался изменить назначения, он услышал, как участилось сердцебиение Элизабет, почувствовал напряжение в ее теле. Как только он пообещал позаботиться о них, она вернулась к нормальному состоянию с облегчением – да, но не с общим расслаблением, как должно было бы быть, если вопрос был действительно большой важности. Означало ли это, что место назначения людей не имело никакого значения, лишь бы они были при дворе? Если она хотела, чтобы эти люди служили у него, почему бы ей просто не попросить? Зачем ссориться? Просто попросить было бы, возможно, слишком очевидным. Элизабет из семьи Вудвиллов. Они всегда выбирали извилистые пути, потому что это давало наилучшую возможность замести следы в случае необходимости.
Очень хорошо, если она хотела, чтобы он взял их к себе, то для чего? Возможно, в качестве шпионов. «Зуб за зуб». Генрих закашлялся, подавляя охватившее его огромное желание рассмеяться. Рука его супруги, некоторое время лежавшая спокойно, опять начала перебирать его волосы. Он вздохнул и прижался к ней сильнее. Долгие годы он приучал себя поддерживать ровное дыхание и держать мышцы расслабленными, когда мысли мечутся, словно крысы в клетке. Поэтому он не боялся, что тело выдаст его. Он чувствовал прилив тепла и симпатии к своей прекрасной молодой жене. Она не знала, какой у нее был противник, – и никогда не должна узнать, иначе может стать опасной. Сейчас она была такой легкой добычей. Она играла ему на руку, создавая впечатление, что имеет влияние на короля, а также явно указывая на людей, которые были сторонниками Йорка, и за которыми следовало следить.
Однако над удовлетворением взяло верх чувство замешательства, потому что Генрих никак не мог понять, чего же Элизабет пыталась добиться. Любая опасность для него будет опасностью и для нее. Она была его женой, не имеющей власти королевой, потому что Англия не приняла бы правящую королеву. Несомненно, ее положение в качестве жены было лучше, чем, скажем, тетушки Уорвика, если бы тот взошел на трон. Кроме того, она достаточно ненавидела его, чтобы потерять мир ради реванша… Тело Генриха все же подвело его. Он вздрогнул, и Элизабет в полусне крепче обняла его и пробормотала словно непослушному ребенку:
– Тише…
Нет, не то. Это так непохоже на Вудвиллов: жертвовать собственной персоной или выгодой ради достижения какой-то цели.
Генрих с некоторым усилием снова расслабился. Подсознательно, в поисках утешения, он стал касаться губами груди Элизабет, нежно лаская благоухающую кожу. Все еще сонная, она вздрогнула и немного повернулась к нему, чтобы посодействовать его ласкам. Тошнота, которая подкатывала к горлу Генриха, исчезала. Его жена была одной из Вудвиллов, такая же похотливая, как и ее мать. Слава тебе, Господи, за это. Даже ненавистная вдовствующая королева не нападала на мужчин, удовлетворявших ее желания. Пока он удовлетворяет Элизабет в постели, она не будет причинять ему вред. Только когда Эдвард уклонялся от исполнения супружеских обязанностей, его жена устраивала скандалы для достижения цели. Эдвард, должно быть, был сумасшедшим, думал Генрих, все более страстно и целеустремленно лаская свою жену. Кто пожелал бы уклониться, когда страсть и выгода так переплетались?
Генрих не намеревался провести ночь так же, как предыдущую, но рассвет уже озарил небо, когда он поднялся.
– Я дам тебе немного отдохнуть, – сказал он, когда Элизабет тоже села. – Останься в постели. Когда потеплеет, мы встанем вместе, чтобы ты могла поехать со мной на охоту.
– Я надеюсь, это будет для меня маленьким отдыхом, – засмеялась Элизабет.
Это была искренняя чувственность, которой ее научили никогда не стыдиться, но Генрих принял это за предупреждение.
– У тебя никогда не будет возможности отдохнуть больше, чем пожелаешь, – ответил он мягко. – Я стараюсь подбирать пищу по аппетиту.
Она снова засмеялась, вдруг стала серьезной и коснулась его руки.
– У нас ночью был разговор, помнишь?
– Генрих никогда ничего не забывает, – повторил он и перечислил имена.
Это также было предупреждением, но то ли Элизабет было все равно, то ли она ничего не поняла. Она в восхищении хлопнула в ладоши.
– О нет, не надо. Погоди, Генрих, – сказала она, протягивая к нему руку, когда он повернулся к выходу. – Ты будешь приходить ко мне каждую ночь?
– Каждую ночь? – его брови поползли вверх.
