На последних ступенях Чарли замедлил шаг. Его руки и грудь напряглись.
– Рейес, – прорычал он, а грохот его голоса лишь пощекотал ей подбородок.
– Колтрейн, – ответил отец, сквозь зубы процедив его имя с ноткой презрения.
Анжелина попыталась приподнять голову и сказать отцу, что ее мужа надо уважать, но, как только она поднимала веки, все вокруг сливалось в какую-то массу мелких черных точек.
Наверное, она что-то все-таки произнесла, но Чарли шепнул ей:
– Тсс, успокойтесь, я с ним справлюсь. – И поскольку Анжелина это знала, она тут же успокоилась, удобно устроившись у него на груди.
– Сыновья сказали вам? Сегодня вечером мы даем прием по случаю вашей свадьбы с моей дочерью и представим вас гостям.
– Да, мы уже слышали.
– Отлично. Тогда отнесите мою дочь в ее комнату. А вам найдется место в конюшне.
Чарли рассмеялся ему в лицо, сотрясаясь от веселья.
– Она моя жена, Рейес. И я иду туда, куда и она. Я на ней женился и среди прочих клятв, которые давал под дулом револьвера, я припоминаю, что клялся ее защищать и оберегать. А, по моему разумению, она больше всего нуждается в защите от вас.
Злоба, раздражение и гнев ее отца, казалось, изливались на Анжелину и Чарли, словно слепящий, обжигающий поток августовских солнечных лучей. Пальцы Анжелины вцепились в шею Чарли, а он шептал всякую чепуху, чтобы только ее успокоить, пока она снова не затихла у него на груди.
– Приведите мою дочь на прием ровно в восемь. – По тому, как Рейес произнес эти слова, было ясно, что его душила ярость. – Как только все увидят, что у нее есть муж, я дам вам деньги, о которых мы говорили, и вы немедленно уедете. Анжелина снова станет моей проблемой, а о своих клятвах можете благополучно позабыть.
Анжелина чуть не проснулась снова, хотела было поднять голову, но Чарли быстро преодолел последние ступеньки лестницы и, оттолкнув отца плечом, прошел мимо него без дальнейших рассуждений. Войдя в комнату, он пинком захлопнул за собой дверь и осторожно положил жену на постель.
Пытаясь разглядеть его затуманенными от сна глазами, Анжелина спросила шепотом:
– Так вы, значит, женились на мне из-за денег? Чарли вздохнул и отвернулся. Но чувство вины, написанное на его лице, как раз и было тем ответом, которого она ждала. Она повернулась на бок и закрыла глаза. Она могла бы понять Чарли, если бы он женился на ней лишь для того, чтобы спасти ее честь и доброе имя. Такая причина даже казалась ей благородной. Но жениться из-за денег? Он оказался ничем не лучше, чем ее алчные братцы и даже Альварес.
Постель прогнулась, когда Чарли сел рядом с ней. Он положил руку ей на плечо. Она даже не шевельнулась. Он тихо выругался и убрал руку.
– Анжелина, это совсем не то, что вы подумали. Я хотел вам помочь. Но вы же знаете, что мне нужны деньги на ранчо. Ваш отец настаивал, и я подумал... я прикинул...
– Ладно, оставим это, – сказала она, прежде чем он успел что-нибудь добавить и, скорее всего, обидеть ее еще больше. – Я все поняла. – Она ничего не поняла, но никогда бы в этом не призналась. – Я устала. И мне надо выспаться. Попросите мою мать разбудить меня в семь, чтобы я успела одеться для нашего приема.
Чарли помолчал и встал. Постель покачнулась.
– Конечно, сестра. Как вам будет угодно. Дверь за ним тихонько прикрылась, и Анжелина открыла глаза, уставившись в окно. Чарли опять назвал ее «сестрой», как всегда в тех случаях, когда хотел отдалиться от нее. Он прав. Ей самой следовало бы помнить, что за венчание устроил им отец: клятвы, вырванные силой, и ложь, освященная церковью. А то, что он ей более чем небезразличен, ничего не значило, если он не чувствовал к ней того же. У Чарли Колтрейна была до нее своя жизнь, и он вернется к ней, как только получит деньги и избавится от жены, как от лишней обузы. И ей нечего винить его за то, что он преследовал собственные интересы, даже если и оказался вынужденным в какой-то мере защищать и ее. Анжелина видела, как занимается рассвет, окрашивая небо за окном во все цвета дня – красный, оранжевый, ярко-желтый – по синему и белому фону.
Новый день, но старые проблемы.
Анжелина прикрыла глаза, чтобы не видеть пышного и радостного облачения природы, но, несмотря на усталость, долго не могла уснуть.
«Проклятие...»Чарли хотелось бы живьем поджарить Рейеса за то, что он при Анжелине напомнил ему об их уговоре и деньгах. Если признаться честно, то Чарли подзабыл об этом и не вспомнил бы, если бы не Рейес. Он согласился пойти с Анжелиной под венец лишь для того, чтобы вырвать ее из отцовских лап. Но теперь она ему ни за что не поверит, а это уже само по себе неплохо. Его мнимая жадность будет еще одним козырем против него. А когда он уедет, Анжелина еще сильнее возненавидит его. И уж если она, в конце концов, все же поверит в то, что он умер, как предлагал ее отец, то с ненавистью в сердце ей от этого станет только легче. Он совсем не хотел, чтобы она зачахла от тоски и чувства вины за то, что так и не спасла его паршивую шкуру.
И пусть то, что он задумал, было правильно и в какой-то мере справедливо, все равно Чарли претила сама мысль о постепенном разрушении ее веры в него. Он уже стал полагаться на ее доверие гораздо больше, чем ему хотелось бы это признать.
Передав Терезе просьбу дочери, Чарли зашел в конюшню проведать Гейба и только потом вернулся в комнату Анжелины. Она спала; ресницы подрагивали на фоне кожи цвета меда. Он нежно провел пальцем по ее щеке, стараясь запомнить их нежную мягкость. Она беспокойно задвигалась, бормоча во сне что-то, похожее на его имя, и он вдруг замер, затаив дыхание от того, что неожиданно для себя почувствовал прилив острого желания, захватившего все его тело. Сжав кулаки, Чарли заставил себя отвернуться. Заперев дверь изнутри, он разделся, завернулся в одеяло, лежавшее в ногах у Анжелины, и улегся на пол.
Проснулся Чарли от легкого стука в дверь. Взглянув на Анжелину, он убедился, что она по-прежнему спит. Быстро натянув штаны; он открыл дверь. На пороге стояла Тереза Рейес. При виде полуодетого Чарли ее глаза округлились.
Чарли отошел и надел рубашку.
– Скажите ей, что я вернусь к восьми.
Он вышел в коридор, едва скрыв улыбку, когда Тереза попыталась прошмыгнуть мимо него в комнату. Она кивнула и тихонько прикрыла за ним дверь.
Чарли прошел на конюшню и на своем седле заметил сваленную в кучу одежду: коричневый сюртук, немного вышедший из моды, но, как ему показалось, способный с белоснежной рубашкой придать его хозяину презентабельности, полотняные подтяжки, светло-коричневые брюки. Вначале ему захотелось назло Рейесу заявиться на прием не в этом, навязанном ему благопристойном одеянии, а в своей одежде, удобной для верховой езды, но, подумав, что это может навредить Анжелине, он отказался от этой мысли. Все представление затеяно ради нее, и он доиграет этот фарс до конца.
